Но тут дважды что-то случилось с Виталиком. Первое-то хорошо случилось, но второе…
Как только вошла Танечка – так неожиданно вошла, Виталик не ожидал, – дирижер его необыкновенного оркестра, постучав по пульту, сосредоточился, призывая к этому и музыкантов, взмахнул палочкой: «И…» И грянул оркестрик сначала нестройно, вразброд, но потом всё сладилось и зазвучало пронзительно-ликующе. Виталик вошел в раж: так острить да шутить стал, что все операторши хохотали, и улыбалась Танечка. Больше того, она на Виталика так хорошо смотреть стала – в общем, так, как нужно смотреть стала. И Виталик в душе уже потирал руки от неизбежной удачи, и от предстоящего крохотного похода, и что за ним последует, тоже.
Но тут-то и случилась та странная вещь, над разгадкой которой потом долго раздумывал Виталик, делая для мамы вид, что пытается выудить что-либо из учебников.
То ли когда Виталик из котельной выходил, по ступенькам поднимался, споткнулся о верхнюю, чуть не пропахав носом землю, – на музыкантов его оркестра от этого сотрясения балдахин, под которым сидели, свалился, и забарахтались они беспомощно, стараясь выпутаться, инструменты побросав. То ли от осознания сверхответственного момента, который им вскоре предстоит, нервные музыканты перекрутили колки (и не выдержали струны), а духовики слишком много набрали в легкие воздуху (что закружилась голова и потемнело в глазах), а у ударников вся сила ушла на замах, но только этот некогда прежде не знающий перебоев оркестрик позорно замолчал вдруг и ни единой ноты так и не извлек. А когда Танечка, шедшая следом, после неудачного Виталикиного выхода, сказала заботливо: «Осторожно», – на этом слове дирижера и вовсе хватил удар.
Всю дорогу они так и прошли молча. Тщетно Виталик пытался хоть что-нибудь выдавить из себя, мучительно стараясь вспомнить свой отрепетированный план, то нажимая в отчаянии на запавшие клавиши, то дергая рваные струны, но гробовое молчание было в душе его. Все восемь минут.
Виталик шел и удивлялся: вот она, Танечка, рядом, – идет молчит, на него косится, и тоже, наверное, недоумевает, что это случилось с Виталиком: только что такой веселый был, шутил, и вдруг…
Потом так же молча вошли в пустую котельную, он за работу принялся, а она писать села. И пока писала, Виталик глядел на нее из-за своих приборов, пропади они все пропадом, и слова не проронил. А потом он остался, а она ушла. Ушла. Виталик стоял в звенящей тишиной котельной и ничего не понимал.
Но была еще надежда что-то поправить; может, еще как-нибудь случай выйдет? В конце концов осенью, когда он вернется из отпуска, уже студентом, – будет все-таки козырь. Всё еще поправится, тешил себя Виталик, больше он так не оплошает.