– Кто бы мог подумать, что от Питера до Москвы полсекунды лёту, а? – усмехнулся Вася.
– Да… Только сначала надо за рулём уснуть, – хмуро пошутил Николай. – Или маслину не в то горло пихнуть. Или на 220 вольт запасть. Тогда везде быстро.
– Ну, и чё мы будем у президента просить? – торопился Василий.
– Почему «просить»? – сразу напал на сантехника Стас. – Требовать!
– Чего требовать, Стасик!
– Как чего! Чтобы… чтобы…
– Чтобы лучше стало жить! – веско сказал Николай. – Не нам, так нашим потомкам!
– Это уже было, Коля, – сказал Стас. – Сколько народу бегало во дворцы с верой в доброго царя! И что? И ничего!.. И вообще, всё это некрасовщина. Надо что-то конкретное.
– А если его напугать! – смело предложил сантехник. – Пашку возьмём, к электричеству подключим и напугаем гаранта Конституции!
– Ага! – поддразнил его Николай. – «Напугаем»! И будет наш президент убивать и кипятить! Убивать и кипятить! Убивать и кипятить! Ты этого хочешь? Президента рассудка лишить? Нам-то уже всё равно, а как народ взвоет, который еще живой остался! Нет, Вася! Хватит уже чудаков наверху… Надо как-то иначе.
Всё это время они не покидали царь-пушки. Стас, как девочка на шаре, долговязо и призрачно громоздился на сложенных горкой ядрах. Николай сидел на самом верху. Прямо из жерла пушки показалась вдруг голова Василия:
– Колян! А что если нам революцию устроить?
– Это как?
– Ну, революцию же толпой делали. Просто нам одним конкретных требований к президенту не составить. Коллектив нужен, тогда попрёт! Вот нам и надо бы кинуть клич. Собрать народ – и к президенту! Пашка требования напишет. Под диктовку…
– Коллектив… – прошептал Николай, постигая значение Васиных слов. – Коллектив, мужики! Это идея.
Две пожилые плакальщицы сидели у входа на одно из огромных московских кладбищ и кормили голубей. Из многих способов заработать на хлеб они давно уже выбрали именно этот и свысока глядели на своих сверстниц, промышляющих с баночками возле церквей и соборов. Этот хлеб плакальщиц давался им тяжело, но интересно. Может быть, в каждой из них погибла невостребованная в младые годы актриса? По крайней мере, прибиваясь к похоронной процессии, они в два голоса выдавали такой грамотный и горький плач по покойному, что компания, изначально не собиравшаяся особенно хлопотать над могилой, рыдала в три ручья. В девяти случаях из десяти их пускали к походному столику, чтоб помянуть усопшего. В шести случаях забирали в автобус и везли к месту поминок, и только в двух случаях из десяти отпихивали в сторону и грубо гнали, не дав всплакнуть ни минуты. Женщины не обижались и ждали следующую процессию, верно полагая, что дело делают богоугодное, поскольку оплаканный покойник всегда меньше теребит совесть тех, кто оставляет его здесь, не промочив глаз. Дуэт плакальщиц был интернациональным: терпеливость и голосовые данные русской бабушки прекрасно дополняли интуиция и сообразительность бабушки еврейской, впрочем, здесь, на кладбище, никто и не знал никогда, что одну из них звали Нина Ивановна Хохотулина, а вторую – Эмма Борисовна Усыкон.