Он немного помолчал про себя. Потом мысленно заговорил снова, будто она была рядом и слушала его, красиво запрокинув голову.
Когда я сказал, что ни о чем не жалею, я немного покривил душой… Это даже не сожаление, я неправильно выразился, просто перехватывает горло от желания снова увидеть тебя спящей рядом, слушать твое дыхание, почувствовать, как немеет плечо, на котором покоится твоя голова, но бояться даже моргнуть, чтобы не потревожить твой сон. Просто лежать и смотреть в небо на свет луны, которая мне светит уже несколько лет, а может быть, несколько жизней, но светит только мне одному… Просто лежать и ни о чем не думать… Твои волосы щекотали бы мне лицо или шею, и мне пришлось бы очень хорошо постараться, чтобы не чихнуть и засмеяться или не откинуть их… И я бы каждый раз, когда ты начинала шевелиться во сне, пугался, что разбудил тебя каким-нибудь неосторожным движением или слишком громкими ударами своего сердца… Ты могла бы забормотать что-нибудь, а я напрягал бы слух, чтобы разобрать твои слова, надеясь, что произносишь ты мое имя…
Так думал змеелов, сидя у потухшего костра. Он поднял взгляд на шута.
– Я ничего не хочу менять, шут, – наконец сказал он. – Если изменить хоть что-нибудь, это уже будет не моя жизнь. Змеелов умрет в любом случае…
– Что ж, – ответил шут, – может быть, ты и прав… Хотя я немного удивлен. Хотя… Он знает, кого выбирать. В этом ему не откажешь.
– Ты про горбуна?
– Да.
– Кто он?
– Ты все узнаешь сам, когда придет время.
– Разве оно еще не пришло?
– Смерть бывает разной, змеелов. Тебе это уже говорили… Вполне может быть, что у тебя впереди еще много времени.
– Еще одна загадка… Я во тьме.
– Мы все во тьме.
– Свет возможен?
– До него нужно дойти.
– Как?
– Ты сам знаешь.
– Я ничего не знаю, шут. И ничего не понимаю.
Шут согласно кивнул.
– Конечно… Но только пока. Ответы в конце пути, змеелов. Только в конце пути.
– Думаешь, мой путь еще не окончен?
– Иногда смерть – это не конец пути… А всего лишь веха на нем.
– Ты снова говоришь загадками… Ты нравился мне больше, когда изображал из себя пустого болтуна. Тогда в твоих словах была хоть капля смысла, – сказал змеелов.
Шут весело рассмеялся, и в ночной тишине его смех прозвучал жутковато. Он смеялся и смеялся, словно не мог остановиться. Постепенно змеелов уловил в этом смехе определенный ритм. Он начал следить за ним, пытаясь понять его. Но этот ритм ускользал, в то время как смех становился все тише и тише, и змеелову приходилось напрягать слух, чтобы не упустить его совсем. Он не замечал вокруг ничего. Только этот странный, ритмичный смех… Ускользающий, убаюкивающий… Убаюкивающий… Убаюкивающий…