Осмелимся предположить, что в какие-то моменты П. П. Лазарев испытывал… нет, не зависть, скорее ревность…
Поэтому, когда ему доложили, что Александр Чижевский оказывает знаки особого внимания очаровательной лаборантке Марии с умными, но всегда грустными глазами, настроение академика значительно улучшилось… Да оно и понятно: петух в курятнике должен быть один. Во избежание…
Странное дело: в суровые 20-е годы, когда вся страна голодала, ни институт биофизики в Москве (П. П. Лазарев), ни институт мозга в Петербурге (В. М. Бехтерев) не испытывали недостатка ни в средствах, ни в специалистах…
В конце холодного дождливого ноября 1920 года нарочные Народного комиссариата иностранных дел лично в руки академика Лазарева и академика Бехтерева доставили информационное письмо, прочтение которого повергло обоих в долгое, тревожное размышление…
Смысл письма сводился к тому, что практически все развитые страны Европы и Америки в спешном порядке создают институты и лаборатории с целью непосредственной приборной регистрации предполагаемых мозговых излучений человека, с возможностью последующей их корректировки и телепатии.
Потом все эти премудрости назовут психотронным оружием…
Это в институте он был профессор, хотя и двадцати четырех лет от роду, а здесь, на заснеженных аллеях Сокольников, он однажды настоял, чтобы она называла его по-домашнему – Шура… От Маши и без того веяло чем-то уютным, тёплым…
Его старший калужский друг и учитель К. Э. Циолковский, прочитав в одном из стихотворений Александра летом 1921 года: «…Лишь на листе, где численные тайны, пылает смысл огнём необычайным», – молодецки воскликнул: «Помилуйте, голубчик! Со всем соглашусь, кроме слова “лишь”. Что за безысходность! А как же муза?! Нам без музы никак нельзя! Это поначалу любовь мозги туманит, а потом уж точно делает их яснее и могучее!»
Маша находила его стихи многозначительными, часто слишком восторженными, нередко излишне печальными, в общем, заумными и не для простого народа. Он про себя отмечал: «А вот Брюсову, Волошину и Алексею Толстому – нравятся…»
Взращённая с детства привычка всё систематизировать и анализировать не оставляла его и во время их прогулок с Машей. Она не обижалась, когда он уходил в себя и не спешил оттуда возвращаться. Для сотрудников их института это было нормой поведения…
Есть основания утверждать, что не об их с Машей отношениях думал всё время молодой профессор. Мощь его интеллекта была причиной Машиной робости. Ну, не было в её привычках брать быка за рога… А так бы, глядишь, и состоялась бы семья, и потомки бы появились…