За дисплеем Павла встретили восторженно: его всегда встречали с энтузиазмом, но сегодня был дополнительный повод: сегодня он первый раз пришел ночью. С него сняли тяжелое пальто, измазанные глиной ботинки (вообще-то он был в пижаме и босиком – грубая одежда и обувь соткались из привнесенных им в этот мир проблем и несовершенств). Кураторы совещались, как отпраздновать его первое ночное посещение. Спрашивали, что он хотел бы заказать: бал, оргию, африканский праздник с факелами и ритуальным действом, банкет, фуршет, рыцарский турнир в его честь или… Но он заказал себе просто порцию глубокого сна, в тишине, в мягкой постели, и чтобы никто не мешал ему доспать то, чего не доспал в реальности.
Вот теперь сны Павла были интересными. Он видел себя изобретателем нового стройматериала, вызвавшего бум в строительной экономике. Это изобретенье вело к мировой известности, сулило неслыханную прибыль. Павел въявь переживал, как раскручивалась его слава: сперва проект затребовали в министерство, потом в правительство, а уж после на мировой экономический форум. Крупнейшие банкиры развитых стран стремились перекупить у него патент, одно за другим сыпались захватывающие дух предложения… И всю ночь Павла чествовали, хвалили, поздравляли, удивлялись ему и стелились перед ним травкой. А его прежним недоброжелателям не оставалось ничего иного, как гореть на огне лютой зависти.
К сожалению, утро настало не только на очередном банкете в его честь – оно разворачивалось и в его настоящей квартире. Из заэкранного мира, связь с которым он не догадался вовремя заблокировать, стали доходить обыденные надоедливые сигналы: звон посуды, шелест жениного халата, всякие там «С добрым утром!» и «Какую кашу тебе, Тимка, сварить?». Но если бы не все это, Павел наверняка пропустил бы время идти на работу…
* * *
И вот тогда старший из кураторов заговорил. Это был вопрос, давно уже осевший у Павла в подсознании: на кой ему, собственно, сдалась эта самая работа? Чтобы получать деньги? А разве его любое желание не исполняется здесь бесплатно? Правда, у него есть семья, которую он сам когда-то завел: жена, сын. И когда кураторы повели дело так, что ему надо переселиться к ним насовсем, он, к своей внутренней досаде, не посмел согласиться. Логически это было бы единственно правильным решением, но… Павел чувствовал, что его держат некие древние атавизмы. Три атавизма, не позволяющие развязаться со своей предыдущей жизнью ради той, которая начинается по другую сторону дисплея.
Первым был опять-таки Тимка: уж слишком глубоко въелась в Павла за десять лет привычка дрожать над сыном. Сколько переговорено, сколько детских книг перечитано, сколько пройдено всяких парков и садов, сколько игрушек куплено, сколько раз накачивались шины «Аистенка»… Тут прошлое брало массой, наваливалось на Павла своим масштабом. Оно могло бы служить иллюстрацией к философскому закону о переходе количества в качество.