На станцию Тимку провожала бабушка. Они шли под мелким дождем без зонта, которого у нее в доме не было. Да ведь и руки у обоих заняты: Тимка нес свой портфель, она – корзинку с гостинцами, которые посылала с внуком в Москву. В корзинке лежал сверток пирожков, банка соленых огурчиков и свежие куриные яйца в решете.
Свободной рукой Тимка держался за шершавую бабушкину ладонь. Казалось, от нее исходит какая-то печальная твердость, суровая жизненная сила. Ощущение этой ладони словно говорило Тимке: напастей-то много, да мы духом не падаем. Коли мы духом падем, как же нам тогда все напасти в пользу перемолоть?
– Бабуль, а почему ты не едешь со мной в Москву? – спросил Тимка.
– Живность, милок, не пускает. Кошка хоть мышей половит, а козу да кур некому поручить. У Шуры своих дел полно…
– А ты Лизавете поручи! – подсказал Тимка кандидатуру другой соседка.
– Эк ты скор – Лизавете! У нее в грудях ломит, еле дышит. Да и вообще – у каждого свои заботы, милок…
– А вот если бы твоя дочка так рано не умерла, она б сейчас тебя заменила, – неожиданно для себя сказал Тимка.
– Вот ты о чем… Твоей мамке только годок сравнялся, когда моя дочка померла. Так я ее, Иринушку, и вырастила без отца-матери…
– А почему без отца? А где тогда был мой дедушка?
Тимке вспомнилось, как молодая бабушка с фотографии просила его «разыскать заодно и деда», которого он вообще не знал. Оказалось, что и бабуля ничего о нем не знает:
– Не видала я его никогда, дедушку твоего… ни до ни после… вроде как и не было его вовсе.
– Странно все в жизни получается, – вздохнул Тимка. – Я раньше не замечал, а оказывается, все странно…
– Это оттого что взрослеешь, – пояснила бабушка. – Раньше просто рос, а теперь вот начал взрослеть. Взрослость, она с первой напасти жизненной начинается…
Впереди показалась станция. Сегодня здесь было не так уныло, как в день тимкиного приезда. Дождь вдруг кончился, по лужам пробегали солнечные зайчики, словно в морщинках старушки-платформы дрожала еще неуверенная после слез улыбка. Бабушка освободила руку и вынула из-за пазухи маленький белый сверток.
– Вот я для тебя припасла. С собой увезешь…
– Что это? – спросил Тимка.
– Так и порешили мы с твоей матерью: отдать тебе, когда повзрослеешь. Теперь, гляжу, пора.
Она развернула сверток. В белой тряпице лежал довольно большой металлический крест на цепочке.
– Им тебя и крестили… Я сразу хотела надеть, а мать твоя не дала: маленький еще, того гляди, цепкой задушится… будто крестом кто когда душился, – усмехнулась она. – А еще говорит: тяжело ему будет головку поднять. Ну, а теперь небось голову удержишь…