– То есть тебя завтра вечером не будет?
– Пока не знаю, может быть, поеду в понедельник утром.
Валентин взял чайник и налил в него воды.
– Ты обиделся?
– Нет. Все в порядке. Просто хочу заварить чай. Будешь?
Чайник неуклюже громко опустился на подставку.
– Валентин?
– Что?
– Почему ты так много думаешь о сексе?
– Не о сексе, а о тебе, а вот ты о чем?.. Или – о ком?
Дверь кухни беззвучно закрылась, оставив вопрос без ответа.
Он много думает о сексе… Да, это так. Но он не мог разделить душу и тело. Только вместе они рождали единое целое, перед которым он преклонялся. Божественное женское начало, так будоражащее кровь. Как может одно существовать без другого?
Однажды он переписывался с незнакомой женщиной по Интернету. Они обсуждали разные темы: живопись, кино, политику. Интересно. Увлекательно. А потом она сообщила, что ей за сорок, и прислала фотографию. Он больше не послал ей ни строчки. Не мог. Физически не мог. Что-то сломалось внутри, образ развалился. Она, наверное, очень обиделась.
Валентин опустил в кипяток пакетик чая и долго разгадывал, как темно-коричневые разводы, извиваясь, поднимаются кверху. Бабушка была права: наша жизнь состоит из черного и белого, сытого и голодного, «можно» и «нельзя». Из неисполнимых желаний и разочарований. Он пристально посмотрел на коробку с трюфелями, достал бутылку кальвадоса и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Поморщился, бережно вытащил из коробки конфету, развернул и съел. Потом еще раз глотнул кальвадос и съел вторую. Если глаза все равно будут болеть, то какая разница, больше или меньше?
Алкоголь разбудил голод. Валентин достал из холодильника ветчину, но порезать не успел. Диана вошла в кухню, укоризненно бросив взгляд на бутылку и два серебристых фантика от конфет, обняла его сзади и прошептала на ухо:
– Не обижайся. Мне правда нельзя. Хочешь, пойдем, я тебя поглажу и поласкаю.
– Все в порядке, – он улыбнулся. – Ты же сказала «завтра». Мужчина должен быть сильным и уметь ждать.
– Давай я приготовлю бутерброд. – Она вынула из его руки нож. Широкое стальное лезвие «хенкельс» блеснуло в тусклом свете подсветки. – Сядь. Не мешай.
Он отошел. Диана положила ветчину на доску и стала нарезать. Валентин почувствовал прилив нежности, глядя на ее фигуру в длинном атласном халате, который ей недавно подарила мама. В нем она из амазонки превращалась в гейшу. Раздался звонок телефона.
– Какой кретин звонит так поздно? – воскликнул Валентин, узнав звук своего мобильного, но не успел встать, как Диана вскрикнула, отбросила нож и схватилась за пальцы. Порезалась, понял он, что случилось, раньше, чем она успела сказать.