Нам бы в Мурманск такое. С пивом у нас плоховато.
— Вы можете мне сказать, — перескочил я на другую тему, — как вы рыбу находите?
Капитан хитро подмигнул мне:
— Не поймешь. Это тебе не курсы на карте прокладывать. Посложней, брат.
Я хотел обидеться, но не успел.
Высокий краснолицый толстяк, видимо услышав наш разговор, встал из-за соседнего столика и
подошел к нам.
— Корошо. Здравствуй, — проговорил он, смешно коверкая слова, и уже по-английски спросил:
— Русские? С того парохода, что стоит на рейде? Можно, я сяду с вами? Я капитан с
американского танкера «Viking». Я видел вашего малыша.
Мы тоже видели «Viking». Он стоял недалеко от нас. Огромный, выкрашенный светло-шаровой
краской, с зеленой подводной частью и кремовой надстройкой. Тысяч на пятнадцать. Для того
времени — гигант.
— Куда идете? — спросил американец, наливая себе пива из банки, которую принес со своего
стола.
— Во Владивосток.
— О! Далекий путь. — Капитан недовольно поджал губы. — Январь месяц. Плохое время. В
океане свирепые норд-весты… Как предполагаете идти?
Желая показать, что мы прекрасно знаем, с «чем кушают океан» и как в нем плавают, я
небрежно бросил:
— Как обычно. По дуге большого круга. Американец с любопытством взглянул на меня.
— Очень уж северно. На таком маленьком судне… Я бы не советовал идти так, капитан, —
повернулся он к Якову Алексеевичу. — Я часто бываю во Владивостоке. В зимнее время года я
прокладываю прямой курс из Гонолулу на Сангарский пролив. Это удлиняет путь миль на
шестьсот-семьсот, зато я не встречаю штормов, которые дуют севернее моего курса, именно
там, где проходит дуга большого круга.
Яков Алексеевич довольно хмыкнул, посмотрел на меня. Учись, мол, салага.
— Так что я настойчиво рекомендую вам прямой курс, — продолжал американец, — проиграете
в расстоянии, выиграете во времени.
Я был смущен. Такой просвещенный штурман, почти капитан, оконфузился, как четвертый
помощник.
Как только судно вышло из порта, я, с согласия капитана, проложил прямой курс, в душе
благодарный американцу за добрый совет.
Погода ухудшилась сразу после нашего выхода из Гонолулу. Потихоньку запел ветер в вантах,
увеличилась качка, стрелка барометра опустилась на четыре деления.
Сменившись с вахты в двадцать часов, я пошел спать. Улегся на койку, погасил свет, но
непонятная тревога не давала мне уснуть. Я все прислушивался к скрипу судна — старик