Впрочем, какой в этом смысл? Нет, были тут наши… Поздно вечером гремит засов, дверь в
подвал открывается, и к нам вводят большую группу людей. Сначала в темноте мы не можем
разобрать лиц, но скоро раздаются радостные возгласы:
— Витька, ты ли это?!
— Сергей Николаевич, и вы здесь?
— Ничего, рябчики, не горюй. На обмен едем, скоро дома будем!
Оказалось, что привезли команду еще одного советского парохода, захваченного в Любеке.
События там разворачивались примерно так же, как и у нас в Штеттине. Возбужденные
встречей, мы долго не могли уснуть. Часа через два к нам присоединили еще большую группу
советских моряков. Их было человек шестьдесят, и среди них много знакомых. Это были
команды двух шаланд, построенных для Советского Союза в Гамбурге. Они приехали на
приемку, и тут началась война. Вместо обычных мореходных книжек «перегонщики» имели
заграничные паспорта. Это обстоятельство впоследствии сыграло роковую роль в нашей судьбе.
Среди этих моряков я встретил своего старого приятеля Сашу Аристова.
Мы проговорили с ним почти всю ночь. Вспоминали свои семьи, плавание на «Эльтоне» и,
конечно, решали судьбы мира. На следующий день нас привезли в большой лагерь под
Берлином — Бланкенфельде.
…Красные дощатые бараки, обнесенные тройным рядом колючей проволоки. Лагерь разделен
на две половины. В одной живут военнопленные французы, в другой поместили нас. Общение
запрещено. Вокруг ходят охранники с автоматами. Но умывальник общий для нас и для
французов. Вот тут, у умывальника, и перебрасываемся короткими фразами. У нас всегда одни и
те же вопросы: «Как дела? Что нового на фронтах? Дай закурить».
Мы страдали без курева. Французы живут свободнее и знают больше. Они под охраной ходят на
разные работы в город. Говорят, что стерегут их там слабо и уже было несколько побегов.
Немцы не очень волнуются. Все равно Франция оккупирована. Вот трудно только добывать
цивильную одежду. Без нее не убежишь. На наши вопросы французы безнадежно машут
руками, цедят сквозь зубы понятное нам слово «мерд!»{16} и суют сигаретку. Изредка они
получают посылки из дому.
Мы голодаем. Питание ухудшили до невозможного. Люди начинают болеть. Многие сильно
отощали.
— Что же это такое, товарищи? Ведь так будет продолжаться — подохнем здесь. И до дома не
доедем, — раздаются голоса. — Надо что-то предпринимать.
Надо что-то предпринимать… А что? Вот помполит с «Волголеса» Зотов и несколько смелых