ребят организовывают голодовку. По лагерю пронесся призыв:
— Не принимать пищу! Пусть увеличат рацион. На этом жить нельзя.
В обед у лагерной кухни не выстраивается обычная очередь. Гитлеровцы встревожены. В чем
дело?
Комендант с овчаркой на ремне приходит в нашу половину.
— Почему ваши люди не обедают? — спрашивает комендант.
— Мы требуем увеличения пайка. Моряки голодают, начинают болеть…
Лицо коменданта наливается кровью. Он начинает кричать истошным голосом. Он кричит о
том, что мы должны быть благодарны за то, что нас не расстреляли, что он тут хозяин и
требовать тут никто не может, о том, что, если мы не перестанем «бунтовать», он нам покажет…
Все это мы уже слышали. Как они все похожи друг на друга, эти гитлеровские начальники,
никакой разницы в речах, никакой разницы даже во внешнем облике. Все подстрижены под
фюрера, с усиками на верхней губе, все подражают его манерам…
— Ни грамма больше не получите. Можете подыхать, — заканчивает свою речь комендант и
гордо удаляется восвояси.
Мы продержались два дня, а на третий не выдержали… Пошли на кухню. На голодовку решили
плюнуть, все равно скоро домой. На этот раз немцы победили, но голодовка показала, что, если
нужно, если будет очень нужно, мы выстоим…
Привезли арестованных из гестапо, — комендант штеттинского лагеря не соврал. Люди были
крайне истощены, измучены и подавлены. В тюрьме им сказали, что всех моряков уже
обменяли и отправили на родину. Надеяться им больше не на что.
Не было предела радости, когда тюремная машина въехала на двор нашего лагеря и
освобожденные из гестапо оказались среди своих.
— Теперь в порядке, ребята. Скоро будем дома. Все плохое позади, — утешали мы прибывших.
Если бы мы знали тогда, что нам предстоит…
Хуже всех выглядел Балицкий. Он отощал больше других, по телу пошли болезненные
фурункулы. Он рассказывал, что в тюрьме каждое утро его приводи-, ли в душевую и окатывали
холодной водой из шланга, хлеба совсем не давали. Только кофе-эрзац, две картошки и кружку
баланды. Это на целый день.
Вечером, когда улеглось волнение и приехавшие привыкли к своему новому положению, мы
собрались на лавочке у барака. Всех интересовала причина их ареста.
— По-моему, причина одна. Гестаповцы устроили провокацию, хотели объявить, что поймали
шпионов, диверсантов, или, как они называют, функционеров ГПУ. Мне предлагали сознаться в
несусветных преступлениях против Германии, говорили, что все мы шпионы и они давно