Страшно…
— Да… До Марсова поля я дошел. Там меня и ранило. Бои ужасные там были.
Все подавленно молчат. Никак не укладывается в голове мысль, что Ленинград взят. Вдруг
Мишка Мудров спрашивает:
— А памятник Ленину на Марсовом поле как? Стоит?
— Памятник?
— Ну да, памятник. Такой огромный из красного гранита, самый высокий памятник в
Ленинграде.
— Как же, знаю. Я его как раз и подрывал. Майор мне приказал. Ну, я выбрал патрон посильнее
и как ахнул…
Мы дружно хохочем. Ведь памятника Ленину на Марсовом поле никогда не было. Камень
свалился с сердца. Ну что за молодец Мишка! Сообразил, как проверить этого негодяя. Солдат
недоуменно глядит на нас. Чувствует, что заврался.
— Ахнуть бы тебе по роже, сволочь. Может, не стал бы так врать, — говорит кто-то из
присутствующих. — Морда паршивая, нашел кого обманывать! Ленинградцев.
— Сами вы сволочи, — злобно говорит солдат. — Давайте сигареты обратно.
Сигарет ему жалко. У немцев с куревом туговато.
— А этого не хотел? — делает неприличный жест Блажевич. — Может, тебе ключ от квартиры
отдать?
Охранник вскидывает автомат, но это никого не пугает. Мы знаем, он не выстрелит. Не имеет
права, пока мы в списках на обмен.
По ночам воют сирены. Воздушная тревога! Воздушная тревога! Охранники бегают по лагерю,
щелкают автоматами, запирают двери бараков и истошно кричат: «Затемнение! Из бараков не
выходить! У окон не стоять!»
Но мы спрыгиваем с коек и сбиваемся у окон. Слышатся далекие взрывы. Оглушительно трещат
зенитки. Их много. Кажется, что весь Берлин в кольце зениток. Вспыхивают зарева пожарищ.
Значит, бомбы достигли цели. Мы радуемся, забывая о том, что и на лагерь может упасть бомба.
Небо прорезают длинные узкие лучи прожекторов. Они перекрещиваются, сходятся и
расходятся, шарят в поисках противника. Где-то над нами, очень высоко, гудит самолет. Его не
видно. Прожектора начинают метаться по черному небу. Мы замираем. Неужели обнаружат?
Гул самолета становится отчетливее. Три прожектора пересекаются, и очень высоко мы видим
серебряный крестик. Он пытается уйти от безжалостных лучей, ныряет в черноту, но
прожектора вновь настигают его и уже больше не выпускают. Как он попал сюда, бедняга, один?
Отбился от своих? Или какие-нибудь неполадки в моторе? Зенитки, как свора собак,
набрасываются на самолет. Видны белые комочки разрывов. Они похожи на обрывки ваты.
— Ребята, ведь наш это, — вдруг печально говорит Игорь Маракасов. — Видите, какая форма