стенах и потолке чернеют влажные пятна сырости. На окна спущены бумажные шторы. Синие
лампочки затемнения делают нас похожими на мертвецов. Нас разводят по камерам. Я попадаю
в камеру номер одиннадцать.
Нами занимается унтер Вейфель. Он поджар, высок, подтянут. У него худое лицо и маленькие,
холодные, голубые, близко поставленные глаза. На груди его несколько орденских ленточек. На
ногах коричневые невысокие сапоги. Он быстр в движениях, энергичен, не очень криклив.
Первое впечатление после тех горлодеров, с которыми нам приходилось встречаться в
последнее время, неплохое. Он сказал, чтобы по всем вопросам обращались только к нему.
Камера номер одиннадцать находится под его наблюдением.
Вейфель ведет нас на четвертый этаж в кладовку, где орудует маленький кривоногий рыжий
человек со злыми глазами-буравчиками. Не успеваем мы войти, как он начинает кричать.
Вейфель смеется:
— Спокойнее, спокойнее, герр Коллер, еще успеете поговорить с ними. А пока выдайте им все,
что положено.
Завхоз ворчит себе под нос проклятия и принимается выдавать нам алюминиевые миски, ложки,
мыло, сделанное из песка и глины, ведра, тряпки… Все это он швыряет нам и не перестает
ругаться. Вейфель стоит в сторонке, улыбается тонкими губами. Кроме посуды каждый из нас
получает клетчатый синий мешок, который набивается стружками. Теперь все получено. Мы
возвращаемся в камеру.
Не успевают моряки устроить свои койки, осмотреться, раздается команда:
— Построиться!
Унтера выгоняют нас из здания тюрьмы. Смеркается. Стало еще холоднее. Стоят поеживаясь
шеренги моряков, переминаются с ноги на ногу. Появляется уже знакомый нам худой
полковник. Сейчас он в эсэсовском плаще, перетянутом ремнями, и какой-то особенной высокой
фуражке. Вейфель вытягивается, щелкает каблуками, докладывает, что по списку все налицо.
Он называет полковника «герр комендант». Ага, значит, это наш новый комендант. Полковник
выходит вперед и начинает речь. Он говорит долго и многословно о поведении в тюрьме-лагере
ИЛАГ-13, о мерах наказания, о великодушии Германии, о том, что мы, счастливцы, попали в
единственный в стране лагерь интернированных, о том, что мы вшивые русские и он не
допустит, чтобы мы развели в тюрьме вшей… Полковник орет, жестикулирует.
Кончал бы ты свою бодягу, старый ворон… Ты не оригинален, мы все это слышали
неоднократно и знаем, что ты ничего нового не скажешь… Ты горд, что фюрер вытащил тебя из
архивов старой кайзеровской армии и поручил «дело». Вот ты и стараешься, лезешь из кожи,