чтобы оправдать доверие. Мы все понимаем… Отпустил бы ты нас скорее… Как замерзли ноги!
Кажется, замерзло и сердце. Начинается тюремная жизнь, а может быть, медленная смерть?
—.. кто не пожелает выполнять наши требования, будет повешен. Мы прекрасно знаем, что вы,
моряки, — банда шпионов. Очень жаль, что вы интернированные, а не военнопленные и вас
нельзя ликвидировать сразу, но мы… О, мы все знаем. Знаем, что вы всех немцев хотели загнать
в Сибириен, но гений фюрера вовремя спас нас… Разойдись!
Черт, как замерзли ноги и безумно хочется есть! Наверное, до утра нам ничего не дадут.
Кажется, старый ворон кончил каркать… Пошли в камеры, попробуем там согреться. Молча
ложимся в койки. Голод не дает заснуть.
— Знаете, ребята, — раздается из темноты чей-то голос, — здесь до нас жили интернированные
англичане. Их перевезли в другой лагерь. Они вчера уехали. Я нашел записку в своем шкафу. А
во втором этаже осталось человек двадцать голландцев… Завтра мы их увидим и можно будет
расспросить о здешних порядках.
— А курить у них разжиться нельзя?
— Сразу не догадался…
Замолкает камера. Думы ползут бесконечной вереницей… О чем? О доме, о нашей проклятой
судьбе, о Красной Армии, сражающейся сейчас в осенних хлябях, о том, будут ли нас здесь
лучше кормить, о подлости гитлеровцев… Долго еще слышатся тяжелые вздохи, скрип коек. Не
могут заснуть моряки…
Первое тюремное утро. За окном хилый рассвет. В камеру влетает Вейфель, включает свет.
— Ауфштейн! Аппель! Быстро мыться и строиться!
По каменной лошадиной лестнице спускаемся в подвал, где установлены длинные
умывальники. Наскоро умываемся и бежим на двор. Там уже начинают строиться наши
товарищи. Голландцы стоят отдельно. Они с любопытством разглядывают нас. Прибегает
Вейфель, два других унтера делают перекличку и пересчитывают всех. Появляется комендант…
Повторяется вчерашний «аппель». Теперь так будет ежедневно. Команда «разойдись», и мы
расходимся по двору. Я подхожу к голландцам и по-английски спрашиваю:
— Ну, как тут?
Толстый неопрятный голландец в засаленной французской форме презрительно машет рукой:
— Шайсе! Кормят плохо, комендант дрянь. Ну, мы изредка посылки получаем от «Красного
Креста». Кое-как живем. Нас обещали скоро отпустить. Мы все время жили в Германии. Ни в
чем не замешаны. Люди солидные…
— Закурить есть?
Голландец удивленно глядит на меня, потом не очень охотно достает из жестяной коробки
сигарету, подает ее мне:
— Сигареты у нас дорого. Две сигареты — пайка хлеба.