поднял кулак и сел в машину.
Летом мы покидали Ленинград в светлые белые ночи, когда розовел горизонт и все предметы:
дома, краны, склады — так четко выделялись на прозрачном небе. А в городе было тихо и
пустынно. И потому всегда становилось немного грустно. Гамбург встречал весельем
Репербана, музыкой баров и ресторанов, огненным хаосом рекламы, шутками знакомых,
постоянно работающих на наших судах грузчиков и никогда не умолкающими гудками
пароходов и скрежетом кранов.
Зимние рейсы были тяжелыми. Ленинград замерзал, и «Рошаль» ходил в Ригу, Гамбург, Лондон
и Гулль. Зимой Северное море и Балтика свирепы. Нам доставалось здорово. Низкобортный
«Рошаль» обмерзал так же, как и ящики, погруженные на его палубу. Это становилось опасным.
Можно было потерять остойчивость. Тогда объявляли авралы, и мы часами скалывали лед,
мокрые от злых, холодных волн, набрасывающихся на судно. А потом, когда прекращался
шторм, шли в кубрик, скидывали мокрую одежду и грелись на койках, забившись под теплые
одеяла. Каким раем казалась тогда наша каюта-люкс, каким нектаром была кружка горячего
кофе, заботливо приготовленная уборщицей!
Когда выпадали хорошие, спокойные дни, на палубе оставались только два матроса. Остальные
сидели в кубрике, играли в «козла», читали или вели длинные беседы «за жизнь». Про неверных
жен, морские семьи, гибель судов… О чем только не говорили…
Но больше всего мы любили слушать Сашу Сергеева. Он великолепно играл на мандолине.
Когда матрос брал старенький, потрепанный инструмент, все находящиеся в кубрике
рассаживались по своим койкам и ждали. Тоненькие, рассыпчатые, как бисер, звуки
смешивались с монотонным шипением воды у штевня. Грустные мелодии сменялись веселыми
и снова грустными. Сергеев играл все, что приходило в голову. Мы слушали его молча. Музыка
захватывала нас, и каждый думал о своем. Саша играл, наклонив голову, сдвинув густые
сросшиеся брови, глядел куда-то вдаль. Пела мандолина, переливалась трелями, а мы сидели
завороженные. Наконец Сашка кончал играть. Мы вскакивали, бурно аплодировали ему и
кричали:
— Давай еще! Еще!
Но он никогда не брал мандолину второй раз.
— Хватит, — улыбался он, — хорошенького понемножку.
В один из очередных рейсов в Гамбург мы с Левой Гущиным встретили там своих приятелей с
парохода «Карл Маркс». И на радостях кутнули. Кутнули здорово, в ресторанчике на Сант-
Паули, носящем громкое название — бар «Индра».