Мы вернулись на судно с пустыми карманами, терзаемые угрызениями совести. У нас не
осталось даже на табак. Настроение было паршивое. Каждый рейс я привозил домой какие-
нибудь мелочи. Они всегда доставляли радость. «Неважно, что ты привез, важно, что ты о нас
вспомнил», — любила говорить мать.
«Рошаль» быстро бежал по спокойной летней Балтике. Через полтора суток — дома. В кубрике
оживление. Рассматривали покупки, чистили и гладили костюмы, кочегары ходили смотреть,
что купили матросы, а мы ходили за тем же к ним. Мы с Левкой никуда не ходили и
отворачивались, когда кто-нибудь показывал нам галстук или свитер, восхищенно крича:
— Видел, какую вещь я оторвал!
На вахте я стоял мрачным и неразговорчивым. За сутки до Ленинграда старпом насмешливо
спросил у меня:
— Что жене везешь?
— Ничего, Михаил Петрович.
— Решил поддержать коммерцию «Китайского бара»?
— «Индры». — невесело отозвался я. — Так уж получилось…
— Плохо получилось, — фыркнул Панфилов. — Эх ты, молодожен! Внимания от тебя ждут, а
ты.
Я вспомнил мать и промолчал. Михаил Петрович нахохлившись ходил по мостику. В конце
вахты он сказал:
— Сменишься — зайди ко мне.
После вахты, помытый и одетый в подвахтенную робу, гадая, чем вызвано такое приглашение, я
постучал к старпому.
— Заходи. Садись.
Я опустился на краешек дивана. Михаил Петрович, выдвинув рундук из-под койки, стоял
спиной ко мне и, напевая «Донну Клару», шуршал бумагой.
— Бери, — протянул он мне пакет. — Передашь это жене и матери.
— Что вы, Михаил Петрович, — растерялся я. — Не надо ничего. Спасибо большое. Не надо.
— Делай, что тебе говорят, — сердито проговорил старпом. — Я — то знаю, как болезненно
переживают невнимание женщины. Не надо их обижать. И вообще… Бери.
— Я сам виноват…
— Знаю, знаю. Бери.
Он развернул бумагу. Я увидел две огромные подарочные красные плитки шоколада «Нестле»,
перевязанные желтой ленточкой, банку кофе «Сантос», до которого мама была большой
охотницей (как он это угадал?), и шелковый голубой газовый платочек.
— Смотри… скажешь, что сам купил. Можешь идти, — и старпом открыл дверь.
Я сгреб подарки. Запинаясь, красный от смущения, с огромной благодарностью в сердце, я
бормотал:
— Спасибо. Я все отдам в следующий рейс. Обязательно.
— Ладно, ладно. Отдашь.
Михаил Петрович не ошибся. Подарки доставили удовольствие. Мама нежно глядела на меня и
удивлялась, какой я внимательный, вспомнил, что она любит кофе. А мне было неловко
принимать ее похвалы.