механика в старшие. Однажды я даже спросил капитана:
— Михаил Иванович, почему вы так спокойно относитесь к тому, что происходит в машине?
Собрали бы всех механиков, послушали, что говорят, может быть раздолбали…
— Не надо напрасно нервировать людей. Я знаю, что они делают все, что могут. Какой толк,
если я буду кричать на них, требовать невозможного? Не надо…
— Как же напрасно? А вы знаете, что «дед» в последний раз…
— А что «дед»? — прервал меня капитан и так холодно взглянул, что я уже не рад был, что
завел этот разговор. — «Дед» в порядке.
Я понял, капитан все знает, но жалеет старика и ничего ему не скажет.
Мы прошли маяк Линдеснес и с нетерпением ожидали, когда пароход зайдет в спокойные
норвежские шхеры. Всем казалось, что там идти нам будет легче, но в последний момент
Михаил Иванович решил иначе:
— Пойдем морем, с внешней стороны полуострова. Для нас этот путь безопаснее.
Начали огибать Норвегию. В машине продолжались мелкие неполадки, но так или иначе
«Эльтон» приближался к Мурманску. На траверзе Вест-фиорда случилось непоправимое. Во
время обеда в кают-компанию вошел «дед». По его виду все сразу поняли: случилось что-то
серьезное. Капитан сжал кольцо от салфетки.
— Трубки в котле потекли, — сказал «дед» таким тоном, как будто бы он сам испортил эти
проклятые трубки. На него было жалко смотреть.
— Новые потекли или те, что вы вальцевали в Стокгольме? — спросил капитан.
— Новые.
— Много?
— Много. — «Дед» безнадежно махнул рукой.
— Придется глушить.
— Пару не будет.
— А что вы предлагаете иное? Стармех пожал плечами.
— Берите людей с палубы. Пусть помогают в кочегарке. Георгий Степанович, дайте стармеху
пока трех человек. Мы сами постоим на руле, — сказал капитан, вставая.
Мрачные, мы разошлись по каютам.
Кочегары выбивались из сил. Пар садился. Судно уже шло со скоростью шесть миль. К каждой
кочегарской вахте добавили по одному матросу. Помощники стояли на руле. Капитан сам лазил
на главный мостик брать пеленги. И тут нам окончательно не повезло.
Подул крепкий встречный норд-остовый шторм. «Эльтон» мужественно подставлял ему свою
слабенькую грудь, а ветер все давил и давил, неистово рычал, бросая на переднюю надстройку
тонны воды. Ход сбавился до четырех миль, потом до трех, и вскоре пароход почти остановился.
В вахтенном журнале я записал: «За вахту прошли три мили». Это за четыре часа невероятных
усилий в кочегарке!
К ночи усилился мороз, началось обледенение. Капитан объявил аврал. При наших слабых