Только до Плескова было далеко, а желваки на челюсти князя скоро разгладились.
Нет.
Не боец был больше князь Судислав Ольгович, горько согласился неведомо с кем Колюта. Сами собой сжались кулаки. Хотелось мстить за загубленную жизнь господина — да и свою тоже.
— Так что пришла пора, Колюта, — почти неслышно шевельнулись губы князя. — Пора доставать заветную шкатулку.
— Вспомнил, — хмыкнул Колюта отстранённо, что-то ища в поясной калите. — Той шкатулки уж лет двадцать как нету — сторожа плесковская выманила, чтобы тебе постель тёплую в поруб передать.
Шкатулка была дорогая, резьбы доброго плесковского мастера, из томлёной корельской берёзы, но князь не её сейчас пожалел.
Тревожило другое.
— А… — князь чуть испуганно приподнялся, и замолк, увидев в руках гридня небольшой рожок с плотно притёртой пробкой.
— Обижаешь, княже Судислав, — укорил негромко Колюта. — Неуж ты думаешь, я им шкатулку так и отдал, вместе с…
Гридень не договорил.
Достал из поставца две роговые чары, взялся за пробку. Встретился взглядами с князем, замер на миг.
Князь покачал головой.
— Сначала — бересту и писало.
Колюта, не удивляясь, положил на стол чистый выглаженный лист бересты, сел и приготовился писать. Не особенно навычный до сих пор в грамоте гридень многому выучился в обители.
Князь говорил медленно, хотя мысли бежали быстро, удивительно ловко складываясь в слова — то, о чём он долго думал сначала в заточении порубном, а после — в монастырском. Медленно — чтобы Колюта успел за течением княжьей мысли.
Князь Судислав Ольгович отвергался от христианства и пострига. Призывая в видоки богов Перуна и Велеса, он передавал свои права на Плесков и на великий стол полоцкому князю Всеславу Брячиславичу.
Договорил.
Смолк, переводя дыхание.
Вновь встретился взглядами с верным гриднем.
Кивнул.
— Так надо, Колюта.
— Монахи спрячут это бересто, — качнул Колюта головой. — Альбо сожгут.
— Верно, — подтвердил Судислав с удовольствием. — Поэтому убери со стола одну чару — оставь только для меня. А ты сам — поедешь к Всеславу в Полоцк. Немедля. Сейчас.
— Но… — попытался было возразить гридень, но смолк, остановленный взглядом князя.
— Схоронить меня и без тебя схоронят, — твёрдо ответил князь на невысказанные возражения Колюты. — Монахи всё одно не дадут тело сжечь да страву альбо тризну провести.
Судислав говорил спокойно, без дрожи в голосе, и гридень склонил голову, соглашаясь.
Он повиновался.
Мутная струйка канула в чару, гридень сунул опустелый рожок обратно в калиту и подал чару князю. Горьковатый запах пощекотал ноздри, князь сглотнул терпкое горькое питьё.