— Мне, княже Всеслав, нет никакой разницы, кто там, на юге, в Киеве сидит на столе великокняжьем, — рассудительно говорил старый полоцкий тысяцкий Бронибор. — Да и не мне одному, всему боярству кривскому, пожалуй. Нас дела юга не касаются, у нас свои, кривские занозы.
Всеслав молча слушал, понимая, что Бронибор сейчас говорит вовасе не от себя, раз уж про всё кривское боярство упомянул. Стыл на столе забытый кубок с горячим сбитнем, князь жадно вцепился взглядом в лицо тысяцкого, полускрытое в тени от жагры на стене — пламя дрожало от сквозняка, и тень рвано колыхалась, то открывая крупный прямой нос боярина и клок бороды с шевелящимися губами, то снова пряча всё лицо целиком, и тогда только угадывались в тени очертания высокого лба и могучих усов.
— Нам свой господин нужен, природный, кривский, и никого опричь тебя кривская земля на свой стол не примет. И биться мы будем за то, чтобы киянин с юга над нашей землёй не началовал, на то и отец твой жизнь положил, и дед, и прабабка. Здесь тебе князем быть, Всеславе Брячиславич, не на юге — для киян ты чужак. Боярство на Горе тебя не примет. И беды здешние тебе решеть, не южные.
— Чего ж раньше мне про такое не говорил, Брониборе Гюрятич, — с весёлым удивлением спросил Всеслав, вспомнив, наконец про кубок и отхлёбывая остывший сбитень.
— Время не пришло, княже, — Бронибор глянул сумрачно. — Ныне ты в самом возрасте, когда большие дела совершают. Пришло время весь Север в руках своих совокупить.
Родненский терем был невелик — никто и никогда не рассчитывал, что в городе остановятся разом девять князей с дружинами. В небольшом городке враз стало многолюдно. И в тереме даже для князей было выделено всего лишь по маленькому тесному хорому. И за дверями, в соседнем со Всеславлим хороме ночевало не меньше десятка кметей.
Своих.
Полочан.
Пир закончился около полуночи — из Родни дороги князей расходились, хотя основная рать и дальше продолжала идти вместе. Всеволод от Родни поворачивал на восход, к Переяславлю, Ростислав — на закат, на Волынь. Святослав тоже у Родни переходил на Левобережье. Великий князь же и до Родни шёл наособицу.
Невелика любовь меж князьями-братьями, — думал весело Всеслав, раздеваясь ко сну. Вот и сегодняшний пир… больше на поминки походил, чем на радость. Ему же, полоцкому князю, печалиться не с чего — будь Ярославичи как един кулак, недолго было бы ему ждать того, что сгонят со стола… на Витебск альбо уж скорее Изяславль, чтобы без стола не оставлять.
Но войны не миновать и при нынешнем раскладе…
Всеславу вдруг вспомнились отцовы предсмертные слова — он их помнил и нынче, шестнадцать лет спустя. Тогда он с дюжиной кметей, разбрызгивая воду из луж и швыряя из-под копыт ошметья густой липкой грязи, подскакал к городовым воротам Полоцка. Сторожевые вои шагнули было навстречь, скрещивая копья, но тут же расступились, признав в переднем всаднике княжича. Не задерживаясь, Всеслав с кметями влетел в ворота, вихрем промчал по посаду, распугивая случайных встречных. Градские вжимались в заплоты, провожали взглядами забрызганных грязью всадников.