Ланка вдруг рассмеялась — весь гнев пропал невесть куда, до того потешен был насупленный Рюрик.
— Ладно, соколёнок мой, не буду, — она вновь погладила сына по голове.
— Да, — вспомнил он. — Я чего к тебе шёл-то? Там посол из Киева приехал…
— Так чего же ты молчал-то столько времени, шалопут? — всплеснула руками княгиня. — Где он сейчас?
— В гридне, — ответил мальчишка, весело улыбаясь. — С ним сейчас дядька Кравец говорит…
У княгини невольно сузились глаза. Тысяцкий Владимира слишком много власти в руках имеет, а это плохо. Эвон, даже княгиню не созвал, как посол приехал…
Но тут в отворённой двери возник теремной вестоноша:
— Матушка-княгиня, тысяцкий просит в гридницу спуститься.
— Иду, — чуть помягчев, ответила Ланка. Тысяцкий всё-таки её позвал. Просто сын успел раньше вестоноши.
Киевский посол был молод — лет двадцать, не более. Да и послом-то его назвать было бы слишком громко, преувеличил Рюрик — гонец, скорее. Княгиня изо всех сил сдерживала себя, чтоб не улыбнуться, но видимо, глаза её всё же выдали — гонец встретился с ней взглядом и вдруг вспыхнул совсем по-мальчишечьи, залился краской. Ланка невольно отвела глаза.
— Великий князь Изяслав Ярославич желает видеть, княгиня, твоего мужа, — чуть дрогнувшим голосом сказал гонец. Ланка недоумённо поглядела на него, потом на тысяцкого — чуть кряжеватого чернявого боярина Кравца.
— Послание что, именно ко мне? — звонко спросила она, и гонцу ясно послышался в голосе княгини гнев. Киянин начал медленно мучительно бледнеть, на лоб высыпал холодный пот.
Но Кравец тут же поспешил ему на помощь.
— Нет, княгиня, — прогудел он в бороду. — То к самому князю послание, к Ростиславу Владимиричу. А раз нет его…
— То есть, ты, воевода, уже оповестил посланника, что князя нет, — всё так же звонко и мелодично уточнила княгиня, на сей раз её синие глаза резали пополам уже не гонца, самого тысяцкого. Его лоб покрылся испариной, стойно мальчишке-гонцу, но маститого боярина смутить было трудно. Да и княжьи дела ему — побоку, он вечем ставлен, перед ним и отвечает, он с любым князем в городе проживёт.
— Оповестил, княгиня-матушка, — согласно кивнул Кравец.
Не дожидаясь меня! — взъярилась княгиня в глубине души, но внешне только скромно опустила глаза. — Добро же!
— Тогда не понимаю, при чём здесь я, — сказала как можно более равнодушно, разглядывая собственные ногти, и всем своим видом показывая, что чуть расслоившийся кончик ногтя на мизинце её волнует гораздо больше, нежели послание какого-то там киевского князя, хоть и великого. Равно как и самоуправство тысяцкого. Хотя, тысяцкий-то как раз в своём праве — когда князя в городе нет — городом тысяцкий правит. Да и при князе то — князь правит княжеством, всей волостью, землёй, а городом — тысяцкий.