Тут мне почему-то захотелось переменить тему разговора и вернуться к нашим делам. Мы поговорили еще час, и потом я отвез его в отель. Он сказал, что приедет утром в офис, чтобы закончить все дела, и поблагодарил меня за хороший прием.
— Ты правда счастливчик, Эд, — сказал он, когда мы расставались. — Иностранный отдел — лучший в нашей конторе. На него многие ребята положили глаз. Что касается меня — то я бы в него не хотел. Там слишком много работы, но для тебя… — Он замолчал и усмехнулся. — Парень, который позволил такой бабенке, как Хелен, проскользнуть между его пальцев, — о господи! Что еще тебе остается, кроме как работать в иностранном отделе?
Ему показалось, что это очень удачная шутка, и, хлопнув меня по спине, он со смехом направился к лифту.
Но мне его шутка не показалась столь удачной. Я сел в свой «бьюик» и поехал домой. В пути у меня было время подумать. То, что сказал о Хелен Максвелл, повергло меня в шок. Не приходилось сомневаться, что все это было правдой. Я знал, что Эндрюс врать не станет. Значит, она была связана с Менотти. Я вдруг задумался, с кем она связана здесь. Если у нее появилась привычка общаться с гангстерами в Нью-Йорке, она может продолжить заниматься этим и в Риме. Не это ли объясняет ее роскошный образ жизни? Нет ли у нее здесь богатого покровителя?
К тому времени, когда я разделся и лег спать, у меня появились большие сомнения насчет того, надо ли мне ехать на поезде в Сорренто. Стоит ли связываться с такой женщиной? Если я действительно собираюсь занять должность в иностранном отделе и уверен, что Максвелл ничего не выдумал и не пропустил, надо быть сумасшедшим, чтобы пойти на риск остаться без этой работы. Как сказал Максвелл, это был самый лакомый кусочек в газете. Если Чалмерс узнает, что я и Хелен любовники, то я не только потеряю работу, но вообще буду выведен из игры.
«Нет, — сказал я себе, выключая свет, — пусть она сама отправляется в Сорренто. А я не поеду. Пусть поищет другого дурачка. Я поеду в Ишию».
Но через два дня я сидел в вагоне поезда, направляющегося из Неаполя в Сорренто. Я все еще продолжал говорить себе, что я дурак и совсем сошел с ума, но это не давало никакого результата. И мне казалось, что поезд идет слишком медленно.
Перед отъездом я около десяти часов заглянул к себе в офис, чтобы в последний раз проверить, все ли в порядке, и заодно посмотреть, нет ли писем, адресованных лично мне.
Максвелла не было, а Джина занималась разборкой почты.
— Есть что-нибудь для меня? — спросил я, присаживаясь на краешек стола.