Пашка читал письмо девушки как увлекательный грустный роман. Он почувствовал себя причастным к ее истории. И к его истории болезни. Только Шило все еще не понимал, к чему все это устроил Георгий. Поэтому, закончив чтение, он прямо спросил:
– Ну и что? Прочитал.
– Сынок, посмотри еще раз фотографии. На них и есть этот самый горнолыжник. На первой – такой, каким он приехал. На той, где они вдвоем – спустя пять месяцев после моего лечения.
...
Ребенку я бы подарил крылья, но позволил ему самому научиться летать. Стариков я бы убедил в том, что смерть приходит не со старостью, но с забвением (Габриэль Гарсиа Маркес) .
Матвей был рад, что биологическая мать ушла. В душе остался мерзкий осадок, тем более мужики наперебой обсуждали, какая сочная баба эта Зойка, и бодра, и добра, и весела, и пирогов принесла… Моте было до тошноты неприятно слушать пересуды, он прижал края подушки к голове и постарался отвлечься. Ему страшно хотелось заснуть, чтобы ни о чем не думать, и проснуться, как будто ничего не произошло. Он не мог себе даже представить, что через день или два поедет с Зойкой домой. Эта мысль не давала ему успокоиться. И еще – он думал про деда Ивана. Прошел почти час, когда вернулась Феня. Она снова стала похожа на себя – добрая, улыбчивая, светлая. Только немного озабоченная, даже грустная. Мотя вопросительно смотрел на медсестру, но та изо всех сил делала вид, что не понимает его взгляда. Матвейка вздохнул и достал блокнот. «Что она сказала?» – Он сунул записку Фене.
– Расскажу, не при всех. Главное, не бойся. Жив-здоров твой дед. Это самое главное. Но еще главнее – тебе сегодня снимут гипс! – Фенино лицо засветилось, будто она выиграла в лотерею.
Мотя кисло улыбнулся уголками губ. Мол, прекрасно. А что дальше? Он вдруг помрачнел и быстро написал: «Я смогу говорить?» Медсестра засмеялась.
– Будешь болтать так, что никто остановить не сможет! – Она ласково прикоснулась губами к его лбу. – Поспи, мой хороший. Как раз проснешься, поедем в перевязочную разоблачаться. – Она присела на краешек кровати и стала гладить его по лбу, бровям, переносице. Легонько, как перышком, Феня проводила пальцами по лицу Матвея, немного покачиваясь из стороны в сторону и приговаривая:
– У кошки боли, у собаки боли, у Матвейки заживи.
Под эту детскую присказку Мотя крепко заснул, а когда проснулся, его сразу забрали в перевязочную. Он даже не верил, что через несколько минут его освободят от противных металлических скобок, которые создавали неприятный запах во рту, от гипса и повязок, от которых чесались и потели голова, лицо и уши. Через пару часов Матвейка открыл глаза в своей палате. Возле него так же сидела Феня и нежно гладила его по лицу. В первый момент он даже испугался, что избавление от гипса и скобок ему просто приснилось. Но нет. Во-первых, голове было холодно и легко. Во-вторых, он попробовал приоткрыть рот, и он приоткрылся. Матвею захотелось заорать во все горло, заодно проверить, как открывается рот, но Феня вовремя угадала желание пацана. Она быстро накрыла губы Моти своей мягкой ладошкой и засмеялась: