Пашка услышал шум на кухне и хотел заглянуть туда в надежде встретить Валюшу, но первым делом все-таки решил проверить Евгению. Он вошел в комнату в приподнятом настроении, но картина, которую Шило увидел, моментально сбила позитивный заряд. Пашка почувствовал, как его зыбкая, еще не оформившаяся вера в чудо теряет силу. Бедняжка металась по кровати и несвязно что-то бормотала. Она была очень бледной, руки ее холодны как лед, а на лбу выступила испарина. Женя не узнала Пашку, хотя ему казалось, что она смотрит прямо на него, то есть сквозь него:
– Уходи, – бормотала она, – дай мне покой, ненавижу тебя.
Шило почувствовал себя беспомощным. Он не понимал, чем вызвана буйная реакция и за кого его приняла Евгения. Он осторожно, стараясь не делать резких движений, присел возле кровати и взял женщину за руку. Она резко, с диким криком выдернула ее:
– Отпусти меня! Не держи меня больше! Я не хочу!
Пашка увидел в ее взгляде незнакомый огонек ярости, какой-то бессмысленной, тупой, непонятной. Похоже, Евгения не отдавала себе отчета в том, что говорила и делала. Она попыталась резко встать с кровати, но не нашла достаточно сил для движения. «Господи, хоть бы кто-то услышал эти крики и пришел на помощь, – подумал Шило, – на кухне же был народ…» Евгения попыталась встать еще раз, но Пашка придержал ее за плечи, подавляя порыв. Она еще выкрикнула пару гнусных, режущих ухо, ругательств и как-то резко обмякла, стала покорной и податливой, лицо ее сморщилось в жалкой гримасе, казалось, она вот-вот разрыдается. Но Евгения просто повалилась на матрас и отключилась. Видимо, силы покинули ее. Пашка вспомнил, что больную нужно напоить целебным отваром, но совершенно не представлял себе, как это сделать. Он налил в кружку напитка из термоса и, держа ее в правой руке, попытался приподнять женщину левой. Поднять было несложно – вряд ли она весила сейчас больше сорока килограммов, но для того чтобы растормошить ее до более-менее сознательного состояния, парню явно не хватало третьей руки. Он несколько раз попытался выполнить процедуру, но тщетно. Евгения даже бровью не повела.
Шило поставил кружку с отваром на пол и сам беспомощно расположился тут же. «Господи, – взмолился он, – помоги мне справиться с этим. Я дурак, я полное дерьмо, я не заслужил, может… Но она мне страшно нужна. Хочешь, забери меня. Только ей подари жизнь. Она лучше, гораздо лучше и добрее. Она достойна жизни…» Пашка настолько сосредоточился на молитве, что не заметил, как открылась дверь и в комнату кто-то вошел. Тишина, подсвеченная серебристой луной, была звенящей. Лишь иногда ее пропиливали, но быстро удалялись крики лесных обитателей. Что-то тревожное и непонятное зависало в воздухе на доли секунды, и вокруг вновь воцарялась тишина. И сумерки, залитые лунным светом.