Чай был знатным. Черным как деготь…
— Бессмысленно все это… — сказал Теплов, грея о кружку руки.
— Расколем… — сказал Гурдаев — и не таких раскалывали…
— Да я не об этом…
— А о чем?
— Да все… вот это.
Теплов помолчал, потом заговорил, как выплевывая слова.
— Ты прости меня… ваша[131]… может, я не дело говорю, только не справиться нам с этим. Берем… одного, другого… А толку? Это не бандиты воюют, это весь народ воюет…
— Ты не прав — отрезал Гурдаев.
— Да?
— Да. Я — чеченец. Почему я на твоей стороне, русский?
— Ты не чеченец — задумчиво сказал Теплов.
— Ха. А кто же?
— Ты — советский.
— Советский… — Гурдаев отхлебнул из своей кружки чуть ли не в поллитра объемом — и в этом ты не прав. Мы все — советские… ты, я. Вот возьми меня. Я мент. Ментом был, ментом и подохну. Мне мой коллега с Москвы — ближе и дороже любого соседа, потому что он такой же, как я. Думает как я. Делает как я. И дерет его начальство — как меня. Мы все — люди. А они — нет. Ублюдки, из горных сел, из зон, всякая шваль. Вот им до нации — дела нет, как до Аллаха, им палец покажи — они на палец молиться будут. Просто… силу почувствовали, озверели гады. А так… пусть мы советские, но мы и чеченцы. А не они. Понял?
Теплов ничего не ответил.
— Расколется, как думаешь?
— Расколется, тащ полковник… — Теплов в этом не был так уверен, но о другом думать не хотелось. Иначе — все зря.
Несколько старых телевизоров, раздобытых по окрестностям — были подключены к системе наблюдения и выведены вместе с пультом в кабинет полковника Лиховидова. Лиховидов — маленький, неприметный, с короткой седой бородой — начинал еще в Афганистане, в отряде Каскад. За его голову — давали сто тысяч афганей.
Чеченца, которого они притащили — бросили в камеру. Один из них — вышел, снял трубку телефона. Прозвенело — как раз наверху, в маленьком кабинете, где вернувшиеся с поля отогревались чаем.
— Доставили, тащ полковник. Что с ним делать то?
Лиховидов посмотрел на Теплова, потом на Гурдаева. Гурдаев отрицательно покачал головой.
— Ничего не делать. Закрой дверь и уходи!
Лиховидов протянул руку, выключил экран….
— Кто пойдет?
Гурдаев хлопнул папкой — в ней была оперативная информация на этого ублюдка. Папка была тощей… родился… учился… конечно же ФЗУ, потом, как перестал быть Советский союз и стала демократия — бандформирование. К Лабазанову не взяли, потому что в зоне упорол какой-то косяк — у Лабазанова были уголовники, они прекрасно помнили, кто был кто в зоне, косореза могли опустить или пристрелить. Попал в Президентскую гвардию — место для отстоя и лузеров. Те, за кем были сильные родственники, авторитетные тейпы — шли к своим. Уголовники — к Лабазанову. Дудаев — собирал к себе всякую мелкородную шваль, у него сильного тейпа не было и в президентской гвардии — кого только не было, даже русские были. Грузины еще были, которые с Гамсахурдиа пришли, осетины — эти были христиане, им к мусульманам нельзя.