В семихолмном городе дальнем
Я простился с милой моей,
Не стыдно бояться смерти,
И не стыдно думать о ней.
Назым Хикмет.
Перевод М. Павловой
О. остановился, внезапно охваченный смутными предчувствиями, огляделся. Это место казалось знакомым, но в то же врем было такое ощущение, что он здесь впервые. Одно- и двухэтажные дома, смешанные, сложные запахи из грязных двориков, глухой тупичок, упершийся в глухую стену, все это напоминало О. нереальный мир его сумбурных снов, процеженные сквозь время и душу, далекие, истлевшие воспоминания. Но что, что это были за воспоминания? Из детства? Нет, детство О. проходило не в таких кварталах. Может, когда-то, много лет назад, он приходил сюда в гости к своим родственникам, друзьям или знакомым? Трудно сказать… Ежедневный его маршрут: дом работа, работа дом тоже не проходил здесь, в этих узких улицах. И ни разу не возникало в нем соблазна бесцельно гуляя по городу, очутиться вдруг в неизвестной доселе стороне, как в чужом городе. Так почему же здесь все столь знакомо, будто он изучил каждую пядь этой местности? И откуда взялась внезапная беспричинная тревога, странное беспокойство в душе?
Он взглянул на часы. До полуночи, до комендантского часа оставалось совсем немного. Надо было выбираться отсюда, поскорее выбираться из лабиринта этих непонятных, нелепых улочек, выйти на центральную улицу, на ближайший проспект и домой, сейчас же домой, пока не пробило двенадцать, не то есть опасность нарваться на патруль и провести ночь в ближайшей комендатуре.
А может, это лунный свет всему причиной, неяркий, словно из другого мира, серебристо-пепельный свет луны, царствующий здесь над домами, делающий их похожими на развалины, над улочками, в лунном свете похожими на запутанные нити клубка, над всей этой странноватой местностью, где уши закладывало от пронзительной тишины? Ведь не лунатик же он, в конце концов, нелепо-торжественно шагающий по серебристой дорожке, вперив бессмысленный, остановившийся взгляд в лунный луч. Он в здравом уме и твердой памяти, знает точное время, контролирует свои поступки. Тем не менее он попробовал, словно во сне, оттолкнуться, чтобы ощутить много раз испытанно, сжимающее сердце состояние невесомости, предвещавшее дальнейший фантастический полет. Ничего, разумеется, не вышло. Нет, он не во сне; ничего похожего на состояние полета или противоположное ему, когда, охваченный парализующим ужасом, не можешь сделать ни шагу на ватных ногах, он не испытывал.
Но в таком случае что он делает тут в столь поздний час? Зачем он здесь, как попал сюда, как долго бродит по этим незнакомым улочкам? Ни на один из этих вопросов О., как он ни старался сосредоточиться, ответить не мог. Если б еще он был пьющим, все можно было бы объяснить: выпил мол, человек, с кем не бывает, занесло его сам не знает куда, зачем… И эта непонятная тревога, закравшаяся в сердце, грозящая перерасти в кошмар, в панику, откуда она? Это неуловимое предчувствие беды, чего-то ужасающего, что должно было случиться вот-вот, с минуты на минуту…
