Конечно, богословие и доктрина, по замечанию Флоровского, связаны с догмой, но чаще используются просто для введения новых догматических определений. Эти определения сами по себе в некотором смысле пребывают на уровне доктрины, так как являются попытками объяснить современным языком то, во что Церковь верила во все времена, но что еще не было выражено должным образом для решения конкретного исторического вопроса. И хотя новые догматические определения появляются, новых догматов нет. Догма — это то, во что Церковь верила всегда, а догматические определения появляются по необходимости в определенный момент и по определенным историческим причинам.
Выражаясь заумно, одна из наиболее сложных концепций, которую мне пришлось усвоить по мере возрастания в православии, заключается в том, что нет единственного образа определения или рассуждения о ключевых истинах православной веры. Это означает, что догма, которая на самом деле беспрекословна, представляет собой всего лишь часть всего того, что можно описать словом «православие».
Есть причина, по которой богословы продолжают обсуждать различные мнения, хотя могли бы просто сказать: «ну, это всего лишь богословие, пожалуйста, у каждого может быть свое мнение». Дело в том, что границы в этих спорах не так четко определены, как при обсуждении догмы. И на самом деле, в тех богословских спорах, с которыми мы можем столкнуться, очень много свободы. Хочу сказать, что мы часто вспоминаем эту самую свободу в разговорах о православии, но многие как будто тут же забывают о ней, как только произносят слова «православие учит нас» или «отцы Церкви говорят». Такое впечатление, что всегда можно найти единственный верный ответ по абсолютно всем вопросам.
В нашей приходской школе для взрослых мы недавно стали изучать Евангелие от Луки и взяли за основу комментарий святителя Феофилакта Болгарского. Его труд, в свою очередь, является результатом анализа работ святого Иоанна Златоуста. Однако свт Феофилакт часто добавляет идеи, отличные от идей своего предшественника, при этом обязательно предваряя их фразой «некоторые также говорят…» И знаете, иногда эти новые идеи не очень хорошо ложатся в логику Златоуста. Но в этом нет проблемы. Очень хорошо, что есть различия, которые могут объяснить текст по-разному, и один способ объяснения указывает нам ту грань истины, которую другой способ по своей природе не смог бы открыть.
Я рад, что в православном богословии царит такое разнообразие. Это одна из причин, по которой я не сомневаюсь, что смог бы оставаться православным всю жизнь. Даже если я исчерпаю свой ресурс чтения святых отцов (вряд ли конечно), меня еще ждут минуты захватывающих открытий, новые размышления о бесконечной, неизменимой истине православной веры.