Мариэль вздохнула. Больше говорить было бессмысленно. Она знала, что это неизбежно. Только она оправилась от старого удара, как судьба опять ударила топором. Оставалось только одно — терпеть. Мариэль скрестила руки на груди и, покачав головой, искоса взглянула на Бена:
— Меня всегда поражала легкость, с какой мужчины раздают обещания, что вернутся с войны. Вам легко говорить и нечего терять — ведь с мертвого не взыщешь.
— Я всегда говорил, что у тебя отличное чувство юмора.
Взявшись за руки, они побрели назад.
— Я буду тебе писать.
— Это слабое утешение. Да и вряд ли ты сможешь делать это каждый день. Ведь ты будешь там занят.
Целый день Бен уговаривал Мариэль, стараясь ослабить ее печаль, а вечером он уехал. Все происходило как во сне. Мариэль помнила только, как Бен стоял на причале, в окружении новобранцев, в солдатской форме, которая необычайно шла ему, и это Мариэль еще больше злило, потому что форма будто говорила: «Видишь, он создан для службы». Ремень плотно стягивал его худощавую фигуру. И когда солдаты сзади неправильно построились, Бен крикнул вслед за сержантом, что нужно делать. Его звонкий, с легкой хрипотцой голос эхом раздался на набережной. Мариэль вновь подумала, что и здесь Бен остается лидером. А потом провожающих отогнали еще шагов на десять назад, и Мариэль помнила только долгий-долгий взгляд. Они с Беном смотрели друг другу в глаза, читая мысли, и это был их самый оживленный разговор за все время. Две минуты, которые отвели на объятия с родственниками, пропорхнули ласточкой. Бен в последний раз поцеловал ее, крепко прижав к груди, и обнял отца. Мариэль была словно в забытьи, она очнулась лишь тогда, когда Бен уже стоял на палубе и махал ей, сдерживая слезы. Он думал о том, как сильно они с Мариэль любят друг друга. Возможно даже, за все времена, что стоит мир, не было никого, кто любил бы так сильно.
* * *
Мариэль вернулась домой и, не отвечая на вопросы, кинулась в свою комнату. Она не до конца осознала, что произошло, и появилось какое-то странное ощущение, будто она только что уехала сама, и в то же время она лежала в своей комнате. Мариэль пролежала, не шелохнувшись, глядя в одну точку, часа два, и ни одна мысль не промелькнула за это время. В голове стучало лишь одно слово: «Уехал!» Не было слез — будто все внутри высохло, и как ни старалась Мариэль уснуть, сон не приходил. Уже начало светать, а она все еще доживала минувший день. Ей казалось, что карусель ада завертелась, и теперь за все время, что Бен будет отсутствовать, ей ни разу не удастся уснуть, но природа все же взяла верх. Наутро Мариэль проснулась и, не понимая, почему она лежала в кровати в одежде и башмаках, сбежала вниз, в столовую. Завидев родителей, Мариэль взволнованно воскликнула: