Звучали слова утешения, кто-то гладил Мариэль по голове, но она ничего не слышала, кроме себя самой:
— Но ведь ничего страшного, что они не посчитали Бена, он скорее отправился домой, его просто не внесли в список. Вот глупые, неужели они думают, что Бен будет ждать, пока его запишут, будто у него нет других дел! — и на смену слезам пришел отчаянный смех.
Все испуганно переглянулись. Только миссис О’Бэйл хотела послать за доктором, как Мариэль опередила ее:
— Думаете, мне нужен врач, да? Мне он не нужен! Я не сумасшедшая! И я держу себя в руках. Просто дайте мне побыть одной, умоляю вас! Мне не нужно сейчас сочувствие! Бен не погиб, все хорошо, он скоро вернется. И здесь не о чем говорить. Пожалуйста, ни слова об этом, — и Мариэль побежала, оставив родных в недоумении.
Стоит ли говорить, что испытывала Мариэль, сколько сил она приложила, чтобы убедить саму себя в том, что все уладится, чтобы поверить в то, что Бен жив? Она и правда верила, иначе давно бы уже отправилась за ним следом. Без него жизнь ей была не нужна.
Все с пониманием отнеслись к просьбе и не напоминали ни о чем. Имя Бена не звучало уже несколько дней, чего стены Бэнчизы давно не знали. С каждым днем веселость Мариэль все нарастала, и окружающие болезненно воспринимали это. Они догадывались, что Мариэль не сошла с ума, что это лишь ее своеобразный ответ страшным событиям. Она не могла смириться с утратой любимого и делала вид, что ничего не изменилось. Такая защитная реакция была по-детски нелепой и могла привести к страшным последствиям.
— Ты должна взглянуть правде в глаза, только тогда ты сможешь излечиться, — хотела сказать ей миссис О’Бэйл и не могла, зная, что это причинит ей боль. Надеяться на то, что Мариэль привыкнет и забудет Бена, тоже было нечего.
Миссис О’Бэйл полагала, что Мариэль будет каждый день лить слезы и зачахнет от горя, но все было совсем по-другому. Каждый день на протяжении почти двух недель Мариэль сидела у окна, что выходило на парадный вход, и под прикрытием рисования ожидала прихода Бена. Когда сумерки сгущались так, что уже ничего нельзя было разглядеть, она выносила на улицу фонари и сидела так еще часа два. Бен не приходил, и тогда она с выражением лица, вовсе не похожим на расстроенное, а каким-то глупо-умиротворенным, гасила свет и уходила к себе спать.
В один из таких вечеров миссис О’Бэйл сидела на диване, занявшись вязанием, и посматривала на дочь. Все это ее ужасно раздражало. Спицы дрожали в ее руках, внутри все закипало, и в этот раз она не справилась с собой и отмела прочь наказ мужа не травмировать Мариэль, растолковывая, что Бен не придет, сколько его ни жди.