— По-твоему, в моей голове должна промелькнуть зловещая мысль по поводу того, что теперь нет преград к нашему воссоединению?
— Как же его может не быть, когда мы с тобой созданы друг для друга?
— Я обручена, Бен. Но ты ведь не посмеешь меня обвинить в этом теперь.
— Я знаю. Ничего, — словно пряча обиду, на обладание которой он не имел права, проговорил Бен.
Мариэль нервно расхохоталась.
— Я ждала тебя, пока в этом был смысл, и даже когда уже не было. Не скажешь же ты, что я должна была ждать, когда умрет твой ребенок или ты сделаешься вдовцом, пока у тебя пройдет траур и ты, после всего, женишься на мне?
— Ну а зачем выходишь замуж ты?! Мариэль, ведь ты не любишь его. Не стоит за это цепляться.
— Не стоит? — снова пришла в ярость Мариэль. Она была как порох, только куда опаснее. Никогда не угадаешь, когда она вспылит: секунду спокойная, другую — в ярости. Начнешь специально изводить ее — не добьешься ничего, но сказав самое малое, задев ее за живое несправедливостью, сразу же натолкнешься на взрыв эмоций. — Мне стоит цепляться за тебя, да? Несмотря на то, что ты погубил мне жизнь?
— Тише! — приставил палец к губам тот, кому предназначалась эта страстная речь.
Она непонимающе глянула на него, но притихла. Мариэль привыкла верить ему. Секунда, две — и Бен уже спускался с балкона.
Мариэль услышала приближающиеся шаги.
— Мама?!
— Ох, дорогая, погода застала нас врасплох: небо так грохочет! Мы не стали рисковать. Съездим завтра. А что с тобой такое?
Мариэль была так разгорячена, щеки пылали, глаза искрились безумным, почти диким блеском.
— Я разгорячилась после ванны. Пойду отдохну.
Она, и правда, прилегла. Взгляд ее зацепился за рисунок, вставленный в рамку. Это было творение Фердинанда. Он подарил ей его в начале их знакомства, а мама повесила рисунок на стену. Мариэль просто бесило его пустое занятие — рисование. Ладно бы если б он был художником, но у него не получалось даже вполовину так, как рисуют многие люди. Он корпел над своими рисунками, а Мариэль со злости хотела растапливать ими огонь в камине. У нее было живо воспоминание из прошлого, когда они с Беном потешались над мальчиками, которые, вместо того чтобы побегать, погонять мяч, сидели с кистью в руках в накрахмаленных рубашечках, под строгим взором няньки, или разучивали какую-нибудь пьесу. А теперь вот у нее будет такой же муж. Как он был далек от ее идеала! Но он любил ее, и в глазах Мариэль это было главным условием для существования их союза. Конечно, он был хорош собой, совершал добрые поступки, и у Мариэль иногда просыпалась нежность к нему, но на большее не было сил. Ей было немного стыдно за то, что она берет от него любовь, но ничего не может дать взамен. Что-то всегда останавливало ее. Это что-то было рядом с Беном. Она вспомнила свою обличительную речь, его горький взгляд, в котором умерла всякая надежда, и расплакалась. Лишь поздно вечером она немного успокоилась. Когда заглянула мама, она притворилась спящей. Вскоре все в доме стихло. Мариэль тихонько вышла в опустевший двор и, прислонившись спиной к стволу массивного дерева, тихонько опустилась на землю и задрала голову к звездам. Слезы вновь брызнули водопадом, и она прошептала: «Почему, Бен? Почему нам не суждено быть вместе?»