— Вот как ты меня встречаешь теперь? — горько ухмыльнулся Бен. — Ты меня забыла, Мариэль?
— Забыла? О нет! В отличие от некоторых, я не имею такой привычки! Да и тяжело забыть ад, когда выберешься оттуда! — Мариэль жестоко уставилась на него с насмешкой на губах и добавила, догадавшись о его мыслях. — А, ты считаешь мой упрек несправедливым, разве с тобой я не была счастлива, как в раю, верно? Так ты думаешь? Да, милый, я была в раю, пока мне не отрубили крылья!
На глазах Бена накипали слезы раскаяния, он чувствовал себя виноватым, и он бы умер от палящих мук совести, если бы увидел Мариэль тихонько плачущей, но она страдала гневно, и этот гнев породил в нем те же чувства: человеческое раскаяние сменилось звериным инстинктом, он подлетел к Мариэль, схватил ее за горло и, встретив детский испуг в ее глазах, страстно прижался губами к ее лицу. Но она влепила ему пощечину, осторожно вышла из ванны и побежала, завернутая в полотенце, по длинному коридору, оставляя за собой шлейф воды и часто оглядываясь на Бена. А он уселся на мокрый пол, засмеявшись, как безумный. Затем вскочил и, догнав Мариэль в холле, схватил ее.
— Отпусти меня, или я закричу так, что сбегутся все слуги!
— Сначала ты меня выслушаешь, — проговорил он.
— Убери свои руки!
Это подействовало. Бен отступил на пару шагов, выпустив ее. Но он задумал лишь сменить тактику, а не слушать ее угрозы.
— Мариэль, любимая, неужели мы станем теперь врагами? Нам невозможно быть вместе, как ты сказала, и это значит, что мы должны приносить друг другу боль? Только потому, что нельзя все исправить?
Мариэль уронила голову на грудь, закрыв ладонями лицо, и быстро закивала головой в стороны, словно отмахиваясь от мух. Справедливость этих слов звонко звучала. Именно ласковые слова помогли Бену приблизиться к Мариэль. Он поднял ее на руки, крепко прижав к груди, и отнес в теплую комнату, где велел ей переодеться. Спустя пять минут Мариэль вышла, в платье, все еще с влажными волосами, вьющимися от воды, но ее глаза цвета морской волны таили страшную грусть и тревогу. Она села в кресло и выжидающе взглянула на Бенджамина.
— Мой ребенок умер. Даже не родившись, — не отрывая от нее взгляда из-под густых бровей, проговорил Бен.
Он мечтал увидеть радостный взгляд Мариэль, но знал, что его не будет; он ждал удивленного взгляда, но этого не произошло — отразился взгляд, полный презрения к нему. И он знал почему: в расплату за то, что эта новость прозвучала в его устах без доли сожаления, даже буднично, почти радостно, так, как объявляют, что до Рождества осталась неделя. — И нас с Эстелой больше ничего не связывает, — добавил он.