Картину я видел потом на других выставках, видел уже в репродукциях на обложках добропорядочных журналов. С каждым разом проникался к ней всё большей симпатией, и скоро привык душой: как будто написана она была уже очень давно. Была всегда. И написать её должен был не кто-нибудь иной — именно Сергей Гавриляченко, один из самых преданных певцов казачьей темы: несколько лет назад он уже получил за это премию «Роман-газеты» и Союза казаков России с символическим названием «Стремя».
И все же в истории создания картины что-то оставалось для меня недосказанным, смутно манила какая-то связанная с ней, близкая сердцу тайна, а что это за тайна, понять я никак не мог…
Тут, пожалуй, придётся очень коротко рассказать историю, о которой я, коли даст Бог, непременно напишу потом поподробнее. Дело в том, что два десятилетия назад, в горькие после гибели младшего сына, семилетнего Мити, месяцы, когда нам хотелось бежать из Москвы куда глаза глядят, мы приобрели в долг старую избу в деревне Кобяково под Звенигородом, неподалёку от Захарова, и когда, как водится, подняли на счастье, эх, где оно, где, с щедро уступившим нам избу бывшим хозяином две-три рюмки самого традиционного в таких случаях крепкого напитка, он вдруг отчего-то расчувствовался: «А, знаете, что это за изба? Кто её ставил — знаете?»
И речь пошла о потомках Арины Родионовны: достаточно молодой ещё наш доброжелатель взялся рассказывать о хранившихся в доме его бабушки в Захарове заветном сундучке — сперва в нём незаметно истощились и окончательно исчезли давно пожелтевшие бумаги, после — старомодные вещички. А потом настала очередь и самого сундука: эх, какой был громадный и какой был красивый, этот окованный железом сундук! Но, может быть, тем, кто занимается наукой о Пушкине, кто собирает всё, что с его именем связано, он был куда нужней, верно?
По давней «захаровской» традиции, которая почти исключала фамилии, а предпочитала прозвища, бывший хозяин избы нашей называл себя «Володя-Паяла» и наставлял только так, коли вдруг станем почему-либо искать его, о нём в Захарове спрашивать. Я и рассказ свой, если Бог даст написать его, об этих местах под Большими Вязёмами, где прошло детство Пушкина и где в Голицыне между церковной оградой и стеной Преображенского храма навсегда осталась могила его младшего брата Николеньки, скорее всего озаглавлю именно так: «Володя-Паяла».
Так вот, проезжая теперь в звенигородской электричке мимо платформы с табличкой «Захарово» и всякий раз вглядываясь в неширокую кромку леса, за которой прячется вновь отстроенный недавно дом Ганнибалов, отчего-то я всё чаще стал оживлять в памяти «Пушкинскую» картину моего товарища, а однажды, возвратясь в Москву, тут же достал с полки первый том Александра Сергеевича, снова нашёл датированное 1815 годом «Послание к Юдину». Поэту едва исполнилось шестнадцать, но он уже пишет: «Смотрю с улыбкой сожаленья на пышность бедных богачей…» Это оттуда, из «Послания». А вот и «мирный уголок, с которым роскошь незнакома»: