Но главной заботой было другое: Маирбек подписал выгодный контракт с Саудовской Аравией, отработал там уже половину срока, но тут выяснилось, бумаги, составленные на русском и английском недействительны — необходим текст на арабском языке: мол, пустая формальность!
Цифры в бумагах остались те же, он все, не колеблясь, подписал, но не успели, как говорится, просохнуть чернила, как стало ясно, что конников самым вероломным образом кинули…
Мало того, что группа вернулась без заработка — осталась должна: в Саудах под залог арестовали всех лошадей, и, чтобы выкупить их, Маирбек должен был срочно найти пятьдесят тысяч долларов. Само собой, что за дело взялся отец…
… должен это сказать, хоть говорить стыдно.
И мой товарищ детства, впоследствии самый задушевный друг Жора Черчесов, Георгий Ефимович, которому обязан знакомством с Ирбеком, и все Кантемировы, с которыми я потом сошелся, волей-неволей внушили мне такое уважение к осетинам, что иногда я откровенно завидовал их спайке, их, казалось мне, в закон возведенной привычке помогать попавшим в беду, защищать слабых, выручать несправедливо обиженных…
Не то что у нас, у русаков: ни до кого не достучишься-не докричишься, никого на помощь не дозовешься.
И как я радовался за изболевшегося душой Ирбека, как радовался за попавшего в беду Марика — великолепного наездника, но слишком простодушного администратора, как радовался, когда Юра однажды сказал с облегчением: мол, всё! Пятьдесят тысяч долларов ему пообещали твердо: дали слово! Кто пообещал? Конечно, осетин! Благородный человек: сказал, через два-три денька отправит с нарочным. У него очень мощная, знаменитая нынче в России фирма: пошли ей Великий Бог процветания и дальше!
«Нарочного» все не было, Ирбек решил позвонить, и благородный земляк ответил: все, все, человек с деньгами только что вышел от него, завтра будет в Москве.
— Не знаю, почему, но я вдруг переспросил, — рассказывал потом ошарашенный Ирбек. — Все пятьдесят тысяч?.. Пятьдесят, успокойся, пятьдесят! — благодетель мой говорит. Долларов? — переспрашиваю. Ну, увидишь, успокойся, увидишь! — он говорит.
На следующий день Ирбеку Кантемирову, и в самом деле, вручили под расписку пятьдесят тысяч.
Родных «деревянных»…
Такие нынче наши дела.
«Там он жил в тени сухих смоковниц, песни пел о солнечной Кастильи. Вспоминал сраженья и любовниц. Видел то пищали, то мантильи. Как всегда был дерзок и спокоен. И не знал ни зависти, ни злости…»
Это уже немного не о нем: дерзок был в молодости, когда пять лет подряд он, армейский чемпион, побеждал на всесоюзных соревнованиях. Когда вместе с отцом в «Смелых людях» ставил первые в отечественном кино конные трюки… Когда уже в почтенном возрасте снова садился на коня, чтобы впереди лавы «белых», уже в черкеске с генеральскими погонами, падать на всем скаку вместе с лошадью в фильме о гражданской войне.