Не раз и не два я пробовал вызвать Ирбека на разговор, который подтвердил бы трогательное его отношение к лошадям. Но так получилось, что за Ирбека мне ответил Оскар Оттович Роге:
— Вот вы о преданности собак… Хорошо, я не спорю. А почему вы считаете, конь предан человеку меньше? Со мной был случай уже в Отечественную. Во время сабельной атаки рядом разорвался снаряд, конь шарахнулся, еле на ногах устоял, а я почти тут же вдруг чувствую: сапог у меня полон крови. Настегиваю коня: скорее к своим, скорей! Там первым делом разрезали сапог, стали ногу осматривать — полный порядок. И тут я все понял. В одном сапоге бросился к лошади… Она уже умирала — вы знаете, какая у нее на шее была дыра?
Роге, старому коннику, лошади напоминали о былых сраженьях. У кого-то другого, видевшего их в цирке, они вызывали воспоминания о вольной воле, о тугом ветре над белыми верхушками ковыля… Бедные цирковые красавцы! Сами они давно уже не стряхивали с себя утренней росы или капель весеннего дождика, давно уже не видели вокруг зеленого, с разноцветными крапинками цветов, степного раздолья…
Раньше, бывало, летом, почти в каждом городе, где выступал цирк, их водили купать. Но разрослись теперь города, из-за скопища машин на улицах уже не добраться из центра к тихим речным заводям — такой век!
Как они, должно быть, кони, тоскуют! Недаром же, когда их вы вели на лужайку около цирка, чтобы там под божьим солнышком, не торопясь, пофотографировать, жеребец Ирбека Семестр, верный, послушный Сема, так и не смог положить морду на вытянутую переднюю ногу — каждый раз тянулся к зеленой травке…
Куда, интересно, думал я, девают в городе сено, скошенное машинками в парках да скверах? И все мне представлялось, что Гена Туаев вместе с бедовыми своими однокашниками по вечерней Москве едет на лошадях в ночное — куда-нибудь на один из строгих, втайне истосковавшихся по мягким лошадиным губам университетских газонов…
Труппа уже готовилась к отъезду. Вынесены в коридор были сундуки с реквизитом. Выставлена во дворик старая отцовская арба, которая выехала однажды из далекого осетинского аула и прокатилась потом по шумным большим городам, по многим столицам мира…
Рабочие на конюшне готовили к погрузке лошадей. Наездники упаковывали седла, одежду, сбрую.
А на пустом манеже взбрыкивал под Ирбеком молоденький конь — купленный недавно новичок-араб, который, может быть, заменит потом Алмаза.
Я был один в громадном пустом зале. Сидел, опустившись в кресле, глядя на первый урок, что давал коню человек. Потом поднял голову, посмотрел вверх.