Отстукивали дробь в ночной тишине подковы, хрустели под копытами камешки, взрывались синими искрами. Тяжело развевались черные бурки. «И-эх! — негромко вскрикивали лихие всадники. — Й-и-ех!..» И под единственным фонарем молнией высверкивали и тут же гасли очерченные клинками круги.
Когда четверо из них стали по углам, а Ирбек в середине квадрата соскочил с коня, и его серый, в яблоках, его фарфоровый, как определял один знаток лошадей, в мушках, Сема выставил переднюю ногу и вытянул над ней шею — мордою до самой земли, таким образом низко кланяясь, — когда они стали так и все подняли, наконец, головы, посмотрели на окна, то все окна на всех этажах сплошь были залеплены лицами с расплющенными носами: столько зрителей собралось.
Тут же носы отлипли и почти разом появились ладошки и раскрытые пятерни: было похоже, что все вдруг принялись протирать стекла.
Они подождали, пока откроется окно на четвертом этаже. Казик был в докторском белом колпаке и теплом халате, который набросила на него стоявшая позади и перехватившая его рукою поперек груди пожилая сестра.
— Эгей! — закричал Казик. — Я скоро отсюда выйду!
И еще что-то закричал по-осетински. Ирбек вскочил в стремена, натянул повод, и Сема стал привставать на задних ногах и приподнимать передние — делал «свечу».
К Ирбеку подъехали остальные и стали по двое по бокам. Они горячили коней, тут же их сдерживали и потряхивали ружьями в вытянутых руках.
— Поправляйся, Казбек! — закричал Кантемиров. — Нам трудно без тебя… ждем!
И они стали разворачиваться на месте, и Ирбек первым пришпорил своего Сему.
— Действительно, без него трудно! — сказал он капитану Григорию Петровичу, когда они выехали на улицу и стали поправлять лошадям подпруги. — Мать каждый день звонит: когда он вернется, наконец, их поездки в другой город?.. Один дед знает, а ей я решил не говорить. Она одна, целыми днями работает. А отца нет.
— Понятное дело, — сказал капитан Григорий Петрович. И вздохнул.
— А джигит должен расти джигитом, разве не так?
И добрый капитан Григорий Петрович подтвердил:
— Только и только так!
Потом он завел свой желтый «Жигуль» с синей полосой на боку, снова включил мигалку, и снова они поскакали за ним по осевой полосе…
Назавтра Казик шел по больничному коридору в сопровождении, «самолетчиков». Пользуясь летными терминами, можно сказать, что он вел три или четыре звена, или, если хотите, целую эскадрилью «самолетчиков». Все они расспрашивали его о джигитах, но Казик, как и подобает настоящему горцу, был немногословен, а то и вообще помалкивал.