Ну, тут уж их обоих крепко выручает, что Иван Андреевич недослышит.
Зато, когда в конце года получит Жора столько же, сколько старший чабан, а то, случается, и чуть больше, ходит он виноватый, бубнит другое: „Андреич!.. Если я када отто… ты уж энто… не серчай, а?“
Но другой раз приходится Жоре покричать на старшего и будучи ни в одном глазу, как говорится, — когда он, старший чабан, выкинет что-нибудь этакое, что с его, Бондаренки, точки зрения — ну, совсем уже ни в какие ворота!
Как в этот раз.
Сплюнул Жора и говорит мне:
— Ты представляешь?.. Он сено, что своей корове косит, каждый раз на кошу скирдует. А зачем, спрашивается?.. И комбикорма, и силоса хватает, да ягнятам, когда только что родятся, каротин нужен, а где он? Он в хорошем сенце. А с сенцом-то, знаешь, бывает… Вот он и давай тогда свою скирду потрошить, колхозных ягнаков угощать. Ну, раз ты такой добрый — угощай. Дело, сам знаешь, хозяйское. Только не забывай же и про свою скотину!.. А то своя ревмя ревет, Полина, бедная с вилами по соседям ходит, как побирушка — навильничек тут, навильничек — там… дал я ему вчера прочуханки! — и голос у Жоры набирает строгости. — Потихоньку, чтоб ты не слышал, страмил-страмил его. Что ж, говорю, что ты — Герой труда? Ну, что теперь делать?.. Вот это, говорю, пока я за тебя серъёзно не взялся, накидай, говорю, воз и отвези домой, а не то… Заставил-таки! Накидал он нонче с утра. А теперь подъехал, видишь, и ноет: а не много, мол, накидал?.. Нет бы посмотреть, не много ли на кошу оставил — хэх, ей-бо! Учишь-учишь!..
И Жора, убежденный в неисправимости Корнева, безнадежно махнул рукой.»
Какие-то две странички… Всего-то!
А радости было у Жоры в его не очень устроенной — чтобы беспросветной не сказать — жизни, — радости!..
Ещё и дочке оставил.
Вере.
Кроме этого, может, в наследстве у неё — и ничего больше: был не из тех, кто копит, гондобит по-здешнему, эх!
Вспомнил, как Иван Андреич, когда мы только что познакомились, взялся меня расспрашивать, какой я писатель: газетный? Или — книжный?
Газетных писателей, говорит, у нас на кошу уже много перебывало, а из книжных вы — первый… милые вы мои!
Тоже вот, Герой соцтруда, а что в своей жизни видел? Ну, на какое-нибудь торжественное мероприятие — в «край», в Краснодар… Ну, в Москву разок: на сельскохозяйственную выставку. Недаром ведь Жоре иной раз больше начисляли: подменял старшего, пока тот был в отлучке.
А между тем ведь постоянно держал их в памяти: скольких добрых людей повидать пришлось, у скольких погостить… А более сердечных в простоте и открытости своей, пожалуй что, не встречал: может, это доля пастушеская делает людей мудрецами? Недаром ведь считается, что именно они, пастухи, были первыми астрономами.