То, что она с таким трудом произнесла, сущая правда. Особенно о том, что «жить не может». И не может. И после этого утра – чем дальше, тем больше. Когда видит его, живёт, но видит она его в жизни, можно сказать, в последний раз в это холодное утро. После она способна какое-то время продержаться на воспоминаниях, но они тускнеют, их надо подновлять жизнью, а с этим плохо… Каждую грёзу «включает», точно невидимый другим телевизор, при этом не имеет значения, где находится сама: на рельсах, на мосту, на перекрытиях недостроенного дома или в безопасности рабочего вагончика. От её признания Никита краснеет. Видимо, такое ему говорят впервые. Откровение особенное, может быть, единственное в его судьбе. Проживёт он долго, забудет, как рвало в туалете морга, куда мчался из анатомички, холодной, кафельной и просторной, точно космодром для отправки душ во внеземное пространство. Не смотрит он на неё, случайно сидящую тут смешно одетую дурнушку, а смотрит он на потолок, на стену с ковром, на комод и на буфет. Глаза чернеют от гнева (только что были светлыми), не знает, как скорее распрощаться с гостьей, которая, заметив темноту глаз, толкует по-своему: тоже любит. В суматохе собственных чувств она упускает, что ответа на её признание нет. Совсем ничего не сказал в ответ Никита, король её сердца…
Если бы не это их огромное семейное горе, которое случилось с мамой, то Валька бы тоже поступила на учёбу, не в институт, правда. А так – совсем неравные. Он сам сказал: «Из другой ты социальной категории». Такие, как она, по его мнению, должны, либо на заводах и фабриках, либо (если при капитализме) – в проститутки. И пожалел, что из неё проститутка, скорей всего, и не получится. Она смотрит на него, мечтая приблизить своё лицо к его голове, прикоснуться тихонько к волосам. Они особенные, к ним тянешься, сероватым и жёстким. Он похвалился: «Похожи на волчью шерсть». Один раз ей удалось уткнуться в них носом (хорошо пахнут). Вдыхать бы и вдыхать, да и закончить так земное существование… «Ты какая-то детская», – пробормотал он недовольно. Ещё бы, на вид школьница до сих пор.
Но школа у неё позади, как и поездка в морг. Не для медицинского урока, как у Никиты, а для урока жизни и смерти. Они с отцом остались наедине с космосом, с молчанием планет. Отец напился и говорит про маму: «”И оттого хулиганил и пьянствовал, что лучше тебя никого не видал”, а потому не хочется видеть никого из остальных людей земли». «Если бы парни всей Земли…» (Поёт и поёт радио). В морг поехала Валя смелая одна. Приезжает, звонит в дверь, на пороге тётка в рваном халате. Выслушав, не пропускает, а кричит в таинственную глубину безоконного помещения. С улицы и не сразу подумаешь, что этот поросший зеленью холмик большой, но не братской могилы, и есть корпус номер семь. «За покойником!..» На крик санитарки вышел медик, чем-то похожий на Олега, которого тогда ещё не знала: «Ты, девочка? Совершеннолетняя? Паспорт покажи» «Дома оставила я паспорт» «Приезжай с взрослыми». Так и не поверили, сколько ей лет. Но и теперь она также выглядит, если не накрашена (просто жуть: без косметики никуда).