– Кать, что делаешь?
– Чекинюсь, – виновато произносит она.
– В Ужуре?
– А почему бы и нет? Я люблю Хакасию. И поэтому чекинюсь.
Конец третьей главы
0.2
Высокие и деловые медсестры стоят в кружок и перешептываются. Теплый свет от раннего, едва поднявшегося и прозевавшегося сибирского солнца падает в коридор областной поликлиники. Красные помады, белоснежные халаты – они оглядываются, и эти взгляды теплее солнца на спине.
Писатель рассказывает историю, но смотрит совсем не на меня:
– Сто шестьдесят пять и сто семьдесят три. Троечка и двоечка и обе, как минимум, восемь. Если ты не против бальной системы. Лично я против. Так вот уже в кафешке часов в семь утра_ оказалось, что одна из них мусульманка, а другая католичка. И обе они в Сибири. Роял флеш.
– Роман Анатольевич, – позвала одна из медсестер.
У писателя нашелся знакомый доктор хирург, и мы избежали бюрократии со страховым полюсом и московской регистрацией Мити.
– Стажерки, – вернулся ко мне писатель, – Сейчас Митю в палату устроят. Операция закончилась.
– Хорошо. А у тебя? Чем закончилось?
– А ничем. Я набухался и уехал домой один. Не молод уже. Какие у тебя планы на будущее, вернешься в свою фашистскую организацию?
– Нет, не вернусь. Хочу остаться у тебя. Кажется, мне есть, что написать.
– Ну, наконец-то, – воздел руки к небу писатель, – ладно, я пойду к костоправу. Пока ждем, вискарь уже лишний год выдержки набрал.
Маша отписала мне смс, что проводила Катю М и уже едет с аэропорта в больницу.
Медсестры разбежались и только одна села недалеко от меня. Я подсел к ней.
– Привет.
– Привет, – ответила она и робко улыбнулась,
– Ты не знаешь, в какую палату положили Митю? Парень после операции на переломанной руке.
– Он в отделении поломашек. Четыреста десятая. Это прямо по коридору. Потом налево.
– Спасибо.
– А вы давно знаете Романа Анатольевича?
– Сопливого романиста?
– Мне очень нравится. Я все книжки скачала.
– А мне не очень и да, давненько мы знакомы. Он мой отец. Я пойду.
Только я встал, на этаж поднялась Алена, кудри были собраны в тугой пучок сзади, белый медицинский халат был явно велик. Она обняла меня, поцеловала, а потом придирчиво осмотрела:
– Приехала, как смогла.
– А что ты так осматриваешь меня, я то цел.
– Мало ли. На самом деле, я волновалась, что это ты там лежишь, просто не сказал.
Мы взялись за руки и пошли на запах: чем ближе к палатам, тем сильнее дурман медикаментов. Четыреста десятая – обитель боли. Поздоровались с переломанными мужиками и прошли к койке Мити. Рука была упакована в свежий белый гипс и лежала на голом животе.