На стук вышла горничная, добродушная женщина лет пятидесяти.
– Пан Николас! – воскликнула она, вытирая руки о передник и тут же, осознавая, «сколь неприлично ее действие», смущенно произнесла:
– Проходите, чего же на пороге стоять!
Яворский знал, что пани Ворличек была неравнодушна к нему, и, по словам Гейслеровой, частенько пыталась угадать, когда же он сделает хозяйке предложение.
– Яворский!.. – прошептала та, что полулежала на диване.
– Добрый вечер, пани Гейслерова! – слишком равнодушно сказал он, шутливо наклоняясь и целуя ей руку.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Но Марина Гейслерова давно закончила для себя эту давнюю историю и поэтому теперь улыбнулась и по-дружески притянула его к себе.
– Прошу тебе, давай отбросим формальности! – добавила она, снимая с него шляпу. – Ты, должно быть, замерз? На улице стоит не по-летнему промозглая погода! Садись у камина. Пани Ворличек, принесите нам горячего глинтвейну!
Та, кого соседские мальчишки называли Вдовой, действительно очень на нее походила. Она носила черное узкое платье, но волосы, обычно собранные на затылке в строгий пучок, сегодня были распущены, и лежали на ее плечах каштановой копной. У нее был прямой острый нос, глубоко посаженные зеленые глаза, придававшие лицу удивительное очарование, и резко выделявшиеся скулы, сводившие некогда с ума добрую половину культурной Праги.
Сказала, грустно улыбаясь:
– Жениться тебе надо, Яворский.
– Как говорит пани Ворличек, «боже сохрани!», – воскликнул гость.
Потом он сидел у камина в глубоком кресле, задумчиво глядел на огонь, проводил рукой по длинным волосам и пил горячий глинтвейн вместе с Мариной Гейслеровой, знаменитой скрипачкой и… своей бывшей сердечной историей.
Она говорила сегодня без умолку, весело рассказывая о «глупых людишках», живущих с ней по соседству, а он слушал ее с удивлением и непонятной радостью. В камине потрескивали дрова; Яворский сидел, вытянув ноги к огню, держал в руке стакан горячего глинтвейна, а за окном шел дождь, он барабанил по крыше и каменной дорожке, машинам, стоявшим на другой стороне маленькой улочки, и Яворскому совсем не хотелось уходить из этого маленького островка тепла, где ему, кажется, были рады.
– Расскажи, как прошел концерт, я не приходил на твои выступления сто лет как.
– О-о-о!.. Как ты посмел! – с шутливой злостью запустила она в него подушкой. – Разве ты не заметил? Розы? – Гейслерова оглянулась. – Ах да, пани унесла их наверх, в комнаты. – Голос у нее был высоковат, но с хрипотцой, придававшей ей обаяния. – Моя скрипка была сегодня на взлете!