Мой горький Лондон (Зверева) - страница 13

– Проходите. – Говорит с кем-то по телефону, кладет трубку на аппарат. – Присаживайтесь. Добрый день.

Она садится в мягкое кресло, смотрит по сторонам – висят большие фотографии в рамах: море, пляжи. Сертификаты, стеллажи с толстыми папками, запах сухой бумаги и ксерокса. Сердце грохочет где-то в ушах. Она пристально смотрит на своего собеседника.

– Вы у нас… – он вопросительно глядит на нее.

– Килямова. Ксения Олеговна.

– Килямова… Килямова… м-м-м… – чиновник ищет букву «к» в картотеке, листает какие-то бумаги. Встал, достал толстую папку. Серый костюм, чуть коротковатые брюки, часы на правой руке. «Чистый выпендреж» – совсем по-детски подумала она. Снова сел в черное кресло.

– Что я вам хочу сказать, Ксения Олеговна… – тут он закашлял – громко, мокро, и седые волосы на его голове слегка колыхнулись. Ксения отметила это и улыбнулась. Про себя, разумеется.

– Значит, Ксения Олеговна, – снова начал он, – гм, гм, хммм, результат неутешителен. Но это пока! – он предупреждающе взмахнул ладонью, заметив ее разочарованный, беспомощный взгляд. – Пока. Но если вы хотите, то снова можете подать заявление на визу, только с маленькой поправочкой. – Послюнив пальцы, он взял несколько листков. – Вот здесь, смотрите, надо что-то другое указать, потому что так ведь получается чистая эмиграция, вы понимаете, о чем я, да? – старец воззрился на нее хитрым взглядом. Ему было плевать, это его ежедневная работа, и таких, как она – сотни.

Снова пришел отказ, и значит, в ближайшее время визу она не получит, и значит, еще месяцы здесь, в этом городишке… Она глядела на этого Ивана Павловича несколько секунд. Потом взяла ручку и в четвертый раз заполнила эти чертовы документы. Почему в Великобританию так трудно получить визу? Политика, будь она трижды неладна.

***

Провинциальный город. Я никак не пойму, как могут люди посвящать свою жизнь жизни здесь? Никак не пойму. Заросшие бурьяном тропинки, некошеные газоны, разбитые дороги. Старье и ветхость. Затхлость и вонь дворовых помоек. Как можно быть среди этого и уважать себя, смотреть другому в глаза? Будто скотный двор. Чем лучше такая жизнь существования в деревне? Кулаки сжимаются сами собой – я среди этого одна. Одна. Мне некуда было пойти. Кроме того места, где меня, я знала, ждут.

На Ванькиной могиле растет рябина. Его мама посадила маленькое деревце когда он погиб, а сейчас оно большое, выше меня, и когда будет август, ягоды будут красивые, красно-желтые. Горькие ягоды. Это его любимое дерево. Я выкинула искусственные цветы – их вечно приносят старухи, которые жили с ним в одном доме. А он терпеть не мог такие цветы, вот я их и выкинула. Тут все очень чисто – его мама часто приходит сюда, до сих пор. Его фото, где он живой. Улыбается своей улыбкой, а зубы чуть-чуть желтые от сигарет. Здесь у него длинные волосы, до ушей примерно, такая черная шапка. Здесь он еще совсем молодой, ему где-то лет шестнадцать. Иван. Ивка. Он меня называл Мэри Джейн, а его – Ивка. Ивка… «Тсс, не плачь. Слышишь шепот осени? Скоро будут идти дожди, и желтые листья будут на моей могиле. Сначала сухие, будут шуршать под ногами, а потом – горькими, терпкими, как мы с тобой любим. Джейн, я рад тебя видеть. Ну как, как там моя гитара? Ты играла на ней? Ты хотела научиться, я помню, я все помню, слышишь? А ты все еще любишь те конфеты? Как ты живешь, сестренка? Не плачь, Мэри Джейн. Здесь совсем не так плохо, как говорят…» – это будто его голос звучит где-то рядом, за спиной. Я оборачиваюсь: лишь ряды угрюмых могил… «Ваня, Вань! – говорю я вслух, чтобы он услышал. – Братишка мой маленький! Как мне плохо без тебя, Ванечка! – я пытаюсь не заплакать, но слезы текут из глаз сами. – Я тебя не забыла, слышишь меня? Я буду приходить к тебе, и осень мы встретим вместе. Только не здесь. В нашем любимом саду, помнишь, да? В нашем саду, Вань! Ничего не изменилось с тех пор, как ты исчез, и все по-старому. Все так же плохо, Ваня. Несовершенство скошенного газона… как ты и говорил. Портрет Че Гевары висит у меня в шкафу, я достала его в нашем городе с большим трудом. Никто вокруг не знает, кто такой Че Гевара. Только мы – ты и теперь я».