Понемногу темнеет. Я все-таки беру жетон в бильярд – только одна партия с каким-нибудь яппи-мажором из семейки с богатеньким папочкой, и все, домой.
Мужчина лет тридцати задумчиво потирает небритый подбородок. Он ходит по комнате, заложив руки за спину. Снял шляпу, пригладил волосы, глянул в окно. Он немного хромает. Тянется к верхней полке стеллажа, но вдруг ногу прорезает резкая боль, и на пол с глухим стуком падает старый альбом. Он опускается на корточки, осторожно листает старые фотографии: там он совсем маленький, там его родители. Дед-моряк. Бабушка с маленьким Никиткой на руках. Давно нет уже того забавного черноглазого мальчугана, не знающего забот и печалей. Есть только уставший от терзающих его мыслей, вмиг постаревший угрюмый мужчина. Когда он в последний раз представлялся Никитой? Тысячу лет назад. Забыл совсем свое имя. Когда он вообще в последний раз произносил больше двадцати слов сразу? Из альбома выпадает цветная фотография: девушка лет двадцати трех – улыбчивая, красивая. Что такое? Два года затворничества. Два года… Он с трудом поднялся, положил альбом на полку ниже. «Тьфу ты, черт!» – выругался он и, надев шляпу и ботинки, захлопнул за собой дверь. А все-таки иногда он снимает этот головной убор. Да, определенно снимает. Какой красивый у него цвет волос!
Я приехала домой. Открыла ключом дверь. На улице было холодно, я продрогла до костей. Стояла в полутемном коридоре, плечом прислонившись к стене. Холодно… Значит, скоро, совсем скоро осень, я чувствую, она уже рядом, она глядит на меня коричневым взглядом цвета темного чешского пива: глубоким, сильным, приглушенно-ярким. Ее волосы ветер раскидывает по плечам, а она смеется, и я чувствую всем своим существом приближение моей истинной сущности, моего «я»… своды готического собора, соединяющиеся вверху так высоко, что перехватывает дыхание от страха и радости… Темза и тихая улочка в Лондоне, где стоят дома с красными черепичными крышами… Я вижу камин и теплый свитер, и человека с темными лохматыми волосами, который улыбается и обнимает меня за плечи… и говорит по-английски… I love… love you… Этот день и этот дождь зовут меня в какой-то день, где я уже была тысячи лет назад, где я жила и чувствовала на своих ладонях эти режущие капли ледяного дождя…
I’m here without you…
Горячая ванна спасает меня от безудержного холода. Расчесываю мокрые волосы, надеваю халат. Я выпиваю чашку кофе на ночь – кто сказал, что после него не спится? Чистое вранье. Пью кофе маленькими глотками, а дождь идет, стучит о подоконник, эхом отдается где-то за окном… Я снимаю перед вами шляпу, господин Дождь. Снимаю шляпу. Вы – единственный, перед кем я способна это сделать. Поддавшись мгновенному порыву, я ставлю белую кружку на стол, распахиваю окно. Ветер, холодный и неприветливый, мой ветер, врывается в комнату, окуная мое лицо в чашку с мягкой, покалывающей кожу мглой, ревнуя и беснуясь… Ну-ну-ну… Я снимаю шляпу и перед тобой, мой друг Ветер, ведь только ты способен принести мне дыхание осени… и унести мои мысли прочь от меня, далеко – за горизонт. Я в распахнутом окне. Возможность быть одной в мире, когда ты на виду, но никто не может тебя увидеть. Эй, что же вы не смотрите на меня – те, кто столько раз осуждал мои слова и поступки? Вам темно? Да! Потому что этот кусок ночи – только для меня. И я понимаю в эти секунды, когда ветер бушует и терзает деревья, что всё, всё уже написано в наших сердцах – остается лишь найти и прочитать эти записки, собрать из них книгу и никогда, никогда не выпускать ее из рук.