— Иван Петрович, что же, если вдруг кто-то помрёт в радиусе километра от меня, это значит Лисов виноват? Да я и не видел его в штабе! Даже не знал, что он там! Вы у ребят спросите, я ведь с ними всю ночь был!
— Но не сразу… Дневальный показал, что ты вышел из штаба через несколько минут после того, как туда зашёл Хрущёв.
— Да вы что, вообще нае… — Я замялся, подбирая слово.
— Но-но!
Пришлось быстренько смягчить:
— Вообще меня за оберубийцу держите? Я с майором Кругловым чай попил и пошёл к Ильину. Все это видели, все подтвердят! Да и как я его мог убить? Одним видом? Зашёл, сказал ему — «БУ!!!» и ЧВС помер? Ну ведь это несерьёзно…
Колычев, скептически пожевав губами, поднялся, закурил и, пройдя по комнате туда-сюда, ответил:
— Армейские медики констатировали инфаркт. Судя по твоей пышущей благородным негодованием физиономии, москвичи этот диагноз подтвердят. Но меня ты не убедил. — С силой вмяв папиросу в консервную банку, служившую пепельницей, командир исподлобья посмотрел на меня: — И не знаю, сумеешь ли убедить Верховного…
Опаньки… А при чём тут Усатый? И с какой стати я должен его убеждать? Так и спросил, на что получил обескураживающий ответ:
— Он мне уже звонил по этому поводу. Я рассказал о своих подозрениях, и товарищ Сталин приказал после твоего допроса связаться с ним. Его очень интересовало, что ты скажешь.
— Ну и докладывайте, что Лисов тут ни при чём.
Пожав плечами, я тоже вытянул папиросу и приготовился закурить, но не успел. Перехватив руку с зажигалкой, командир наклонился вплотную и, глядя в глаза, тихо сказал:
— Илья, ты подумай хорошенько. Иосиф Виссарионович всегда чувствует ложь. Как это у него получается — не знаю… Но я очень не хотел бы быть на месте человека, который соврал Сталину.
Вот тут я, мягко говоря, забздел основательно. Все придуманные до этого отмазки стали казаться какими-то детскими и несерьёзными. Вроде алиби железное, но вдруг столичные профессора что-нибудь найдут? А в том, что их и заставят искать ОЧЕНЬ тщательно, сомнений уже не было. Вот это влип! На кой мне вообще сдался тот лысый пень, не понимаю! Может, он за эти десять-двенадцать лет обо мне бы уже сто раз забыл? Может, зря всё? Хотя нет — не зря… Уходить в монастырь я не собирался, поэтому обо мне забыть будет тяжело. И вообще, никогда нельзя жалеть о том, что уже сделано! Даже если сделал ошибку. Мотать на ус, но не жалеть! Видно, в глазах у меня что-то поменялось, потому что Иван Петрович кивнул вроде как даже одобрительно и отпустил руку.
— Значит, ты тут ни при чём?
— Так точно!