— Ангел, что ль? — спросил Гургута с недоверием. Он как-никак витязь, а витязю не пристало с кем ни попадя общаться.
— Ангел, — со степенством ответил тот. — Пойдем, что ли?
— Больно надо, — надул безусые губы Гургута. — Посижу ишо, глядь, кто путный придет, вызволит.
— Надо кому, — ответил ангел. — Пошли со мной, тебя судный ангел дожидается, надо быть.
— А чего я такого исделал? — засомневался Гургута. — Я на правое дело вышел, как дядька велел, так и надобно…
— И те за правое. Только каждому со своей стороны левое правым кажется. Была держава, стали уделы, двести тыщ душ, почитай, положили за правоту со своей стороны, кафтан делили, пока не разорвали.
— Так ордыны же имеют дань, — сопротивлялся Гургута. — Казаки, чай. Злые, как тогда?
— Не о том речь. Глупый ты еще. Куда поводья, туда и молодья. Пошли. Твоей вины нет. Судный ангел тебя спрашивать хочет. А толково ответишь, легко вознесешься.
— Если надо, — смирился Гургута, — пойдем…
Юноша с крылышками повел его через все Куличково поле. Привольное до битвы, с сочными зеленями, оно побурело от пролитой крови, от взрыхленной копытами земли, словно припек август и сжег зелень в конце лета. Не та косьба навалилась. Вперемежку лежали в неестественных позах поляне и крымцы в кожаных доспехах, литовцы и беляне в медных наплечниках, сибирские татары в вывороченных шкурах, русичи в кольчугах, фряги в нарядных панцирях. Попадались сановитые с заносчивыми даже в смерти лицами, утомленные тысяцкие, суровые сотники, пешие без копий, конные без коней. Совсем недавно они ругались, понимая только ругань по звуку и не понимая обычных слов, хотя язык был доступный каждому, теперь дружно молчали, охраняя покоем ушедшее безумство.
Ангел вывел Гургуту к кряжистому дубу с краю рощи, где скрывался до срока засадный полк, откуда вылетел на своем жеребце Гургута навстречу пешему ангелу.
Под дубом стоял человек в воинском одеянии до того непонятного назначения и происхождения, что Гургута опешил. Судного ангела он уже нарисовал для себя с огромными крылами за спиной, чтоб летать по судам быстро, с пучком молний в руке, чтоб долго не разбираться и разить без промаха, как сам Перун, а тут и не понять, что за рогатка в руке, а ноги обуты в невероятные бахилы, словно лапти зашнурованные неумеха засновывал.
— Мир тебе, Гургута, — сказал судный.
— Мир вам, — откликнулся Гургута знакомым приветствием. Свой, получается, судный ангел, из русичей, из новгородских. Будет тогда дело, не обидит. — Что надобно, дядя? Отвечу, если смогу и боги позволят, — робко предложил он.