поставлены, и им довлеет страх, и почет, и покорство. Мы и терпим и не прекословим и за
гонения, Божиим изволением на нас посылаемые, мы не ропщем, а терпим по примеру древних
христианских первоучителей.
– Вишь, куда полез, – язвительно проговорил Паисий. – Выходит, значит, что вы все вроде
как бы апостолов и христиан первозванных, а царь православный с его христолюбивым
воинством – вроде как император языческий, воздвигающий гонение на вас, истинных
проповедников правой веры? Так ведь?
– Бог на том свете разберет, кому за кого идти, – сказал Лукьян уклончиво. – Кого он как
рассудит, мы не знаем, потому что не дано человекам предузнавать его промысел. А знаем мы,
что на сем свете мы должны блюсти его заповеди, от них же единая есть: воздадите кесарево
кесарю, а Божие – Богу.
Как ни старался Паисий раздразнить Лукьяна, он не мог вызвать какого-нибудь резкого,
отрицательного отзыва о правительстве, который мог бы пригодиться для обвинения. Лукьян
был осторожен и сдержан: он не хотел быть осужденным из-за пункта, которому, в качестве
чистокровного сектанта, он не придавал значения. Паисий вынужден был так и бросить его,
ничего не добившись, и перейти к пунктам духовного содержания, – и тут, неожиданно для
Паисия, Лукьян оказался не только откровенным, но даже резким.
Он обвинялся в стремлении ниспровергнуть церковь, в хуле на святыню таинства, в
самовольном совершении треб и во многих подобных преступлениях против православия и
канонического права.
Лукьян объяснил, что он и его единоверцы церкви не отрицают, веря по обещанию
Христову, что дух божий живет во всех верующих, и каждый может толковать Писание, как Бог
ему внушит. В таинствах видят простые обряды, которые может совершать во имя Христово
каждый верующий по примеру первых времен. Он признал, что сам крестил детей и заключал
браки и за братской трапезой преломлял хлеб и подавал вино.
На вопрос о святых ответил без обиняков:
– Были такие же люди, как и мы, только праведные.
– Как? И апостолы такие же, как ты вот с этим Степаном? – сказал насмешливо Паисий.
Лукьян не смутился.
– Апостолы, – сказал он, – Христа видели и слово его слышали, и потому о вере нам
свидетельствуют, точно на небо сами восходили. А были они такие же люди, как и мы.
Паисий кивнул головой. Этого было достаточно, чтобы "упечь" Лукьяна, куда ему
вздумается.
– Запиши, брат Парфений, – сказал он секретарю.
– Ну, апостол, – весело сказал он, обращаясь снова к Лукьяну, – а как ты насчет епископов
и митрополитов и святейшего синода полагаешь? Все, чай, по-твоему, волки, а не пастыри?