Павел задумчиво слушал. Его не столько тревожила перспектива Сибири, сколько опасения
за теперешнее положение Лукьяна.
На другое утро Павел был уже в приемной городской больницы. Тут он сперва ничего не
мог добиться; но когда он догадался сунуть фельдшеру двугривенный, тот сказал ему, что
Лукьян, точно, лежит у них в больнице, но что к нему без позволения доктора никого не
пускают.
– Плох он больно, – прибавил фельдшер.
– Что ты! – вскричал Павел с испугом.
– Да вот увидишь сам. Дождись главного доктора. Я уж похлопочу, чтоб тебя пустили.
Павлу пришлось часа два прождать прихода главного врача, который служил также при
полиции; он объявил ему, что для свидания с Лукьяном нужно особое разрешение от
следственной комиссии.
Пришлось идти в консисторию выправлять бумагу. Паисия в присутствии не было, и Павлу
сказано было наведаться на другой день. Не помогли ни просьбы, ни двугривенные: пришлось
вернуться домой ни с чем. На другой день он пришел снова, взяв с собой Морковина. При
помощи зелененькой и при содействии морковинского знакомого – писарька – ему удалось
проникнуть в кабинет, где на этот раз заседал Паисий; но тут его ожидала полная неудача.
– А, ты из Маковеевки, – сказал ему Паисий, выслушав его просьбу. – Я тебя узнаю. Что ж
ты, родственник Лукьяну? – осведомился он.
Павел должен был сказать, что не состоит с Лукьяном в кровном родстве.
– Так, так, – сказал Паисий. – Значит, в родстве духовном. Из его паствы будешь?
– Мы, батюшка, соседи, и родственники попросили меня наведаться, – осторожно сказал
Павел, желая уклониться от прямого ответа на вопрос и не согрешить, сказавши неправду.
– Понимаю, – насмешливо проговорил Паисий. – Соборные, значит, послали к апостолу за
благословенном. А паства небось собралась и ждет благодатного послания?
– Батюшка, до посланий ли ему теперь! – воскликнул Павел. – Он теперь в больнице лежит
после смертного боя, который принял в тюрьме.
Паисий сделал вид, что ничего не знает.
– Болен он, говоришь ты? Бой ему был в тюрьме? Ну, значит, за дело, потому зря бить не
станут. Не могу разрешить тебе свидания. Ступай!
– Батюшка, – уговаривал его Павел, – он, может быть, при смерти. Неужто это по-
христиански – не дать человеку попрощаться со своими перед смертью? У него семья. Может,
какие распоряжения будут.
– Да, да, – говорил Паисий. – Знаю. Ступай. Не могу разрешить тебе свидания и времени с
тобой разговаривать больше не имею.
В это время вошел служка и что-то шепнул Паисию.
– Проси, проси, – торопливо сказал он, запахивая ряску.
Паисий встал со своего места.