Уже стемнело. На этот раз она стала добычей двух сомнительных личностей – парню было лет двадцать пять, мужику – около пятидесяти. Держась руками за бетонный парапет, она доползла до ларька в третий раз уже часов в двенадцать, села напротив окошка и тут же упала. Кое-как поднялась и упала снова. Ей было плохо. В очередной раз она сумела сесть, упираясь руками в бетон. Ее вытошнило прямо на юбку. Она тупо посмотрела вниз, но выражение ее лица не изменилось, и с места она не сдвинулась.
В этот момент у ларька появился парень. Ему было лет двадцать пять, и он уже не первый раз подходил за выпивкой. Это был симпатичный, спортивный крепыш с приятным, открытым лицом. Он был сильно пьян. По-видимому, он оторвался от своей компании и сейчас искал, где бы провести время. Он попытался заговорить с кем-то из покупателей, но ему не ответили. Он стоял у витрины, выбирая, чего бы еще эдакого купить, когда она свалилась с парапета в четвертый раз. Он кинулся к ней, поднял, кажется, попытался отряхнуть юбку, что-то говорил, утешал. Потом спросил, что она будет пить. Она промычала в ответ что-то невнятное, он быстро подошел к ларьку, купил водки, шоколад, сигареты… Потом он обнял ее и они ушли. Когда они уходили, я увидела, что юбка у нее мокрая – она обмочилась, пока сидела. Я представила себе, что будет с парнем завтра, когда он проснется и обнаружит рядом с собой это…
Как-то вечером у ларька долго ошивался подросток. Он не смотрел на витрины и никого не ждал. Он смотрел на меня и мялся. Когда у ларька никого не осталось, он подошел к окошку, и заикаясь и стесняясь, спросил о том, что его так маяло. Парню было невтерпеж.
– Прямо здесь? – с юмором поинтересовалась я.
Он неуверенно кивнул. Я даже не разозлилась, потому что выглядел он безобидно, и было понятно, что у него и в самом деле серьезные проблемы. Я отказала, и он исчез.
Самыми опасными из покупателей становились не бичи, и даже не бандиты, а пацаны, которые возвращались с первой чеченской кампании. От стакана водки они сходили с ума. Все, кто не был ТАМ, были для них никем и ничем. Брызгая слюной, они совали голову в окошко ларька, требовали выпить, размахивали ножами, били окровавленными, изрезанными кулаками в прилавок. Эта истерика обычно заканчивалась тем, что их уводили друзья или увозил случайно подъехавший наряд милиции.
Мне было тяжелее других женщин-продавцов вот в каком плане: если другие женщины могли свести на нет практически любой конфликт улыбкой, шуткой, самим тоном голоса, то мне эта наука не давалась очень долго. Почему я должна улыбаться подонку, который матерно поносит меня и весь белый свет и готов прирезать первого попавшегося? Почему, почему я должна с ним шутить и заигрывать? Я понимала, что это необходимо чтобы выжить, однако все во мне восставало против такого поведения. Я стала применять такую тактику лишь тогда, когда сознательно восприняла улыбку как своеобразное оружие, которое может помочь в конфликте.