Мы долго уговаривали Сашу поставить хотя бы рацию, но ему было не до этого, он расширял свою маленькую империю, устанавливал еще три ларька. Вскоре произошел случай, после которого рация в ларьке появилась.
Это произошло в один из выходных, поздним вечером, около двенадцати. У ларька было очень много народу, несколько человек стояли у прилавка, кто-то рассматривал витрины, подвыпившая компания уютно расположилась под березками, припозднившаяся молодая пара с ребенком подошла купить шоколадку…
Я отстояла у прилавка весь вечер, и в полдвенадцатого меня сменил Ванечка. Я легла на лежанку, укрылась курткой и стала вслушиваться в звуки, доносящиеся с улицы. Вот подъехала машина, хлопнули дверцы, к ларьку подошли несколько человек. Если судить по голосам и звукам шагов, женщин среди них не было. А это означало одно – жди неприятностей. Хотя я и «держала ухо парусом», все же отвернулась к стенке. Может, пронесет? Понаезжают и отъедут подальше?
– Здорово, братела, – услышала я голос с гнильцой. – Че, Санек-то тут?
– Здорово, – в тон ему ответил Ванечка. – А че ему тут делать-то?
– Как же так, – не обращая внимания на его вопрос, продолжил говоривший. – Мы ведь с ним договаривались… В общем так, – тон вдруг стал сугубо деловым. – Я – Филя, Филя Черный, Саня должен был предупредить, давай, открывай.
– Не понял, – голос Ванечки стал напряженным. – Чего это я буду открывать тебе, я тебя не знаю, а Снетков мне насчет тебя ничего не говорил.
– Слушай, мне не до шуток, Санек должен был предупредить, что я заеду, и что ты мне оставишь ящик шампанского.
– Чего? – Ванечка поперхнулся.
Я села. Было похоже, что все это просто так не закончится.
– Как это чего? Я приезжаю, а ты говоришь, что ничего обо мне не знаешь. Ты че, братела, не въехал? Быстро открывай! Я сказал быстро!
– Ага, щ-щас!
Послышался удар в прилавок. Потом говоривший постарался просунуть руку в ларек и поймать Ванечку за рубаху. Ванечка проворно отклонился.
– Ты че, братела, Черного не знаешь? Да я же тебя встречу на улице, я тебя урою!
Ванечка покрылся красными пятнами. Я не осуждала его за страх, такое запросто могло произойти.
Снаружи послышалась возня, матерная брань, говорившего оттащили в сторону, и в окошко просунулась коротко стриженая, красная, круглая морда. Глаза на морде были бешеные, белые. Морда вдруг открыла страшную пасть и заорала благим матом. Этот вопль прозвучал в маленьком закутке ларька, как сирена. У меня все похолодело внизу живота.
– Тварь! – морда изо всей силы стукнулась лбом о прилавок. – Слышишь, тварь! Я тебя сейчас убивать буду, мразь, скотина, недоносок! Открывай дверь, придурок, открывай по-хорошему!