— В Подлунном мире… — пробормотал он, сверкнув черными глазами. — Ты говоришь так, словно этот мир тебе чужой. А насчет заклинаний… Эти ритуалы подчинения разработаны еще древними магами. В формулах и заложена магия, а не в людях, их произносящих.
— Значит, любой может выучить ритуалы и формулы?
— Возможно. Нас, дарэйли, в святилища пускают только в качестве жертв. А когда ты в бессознательном или полусознательном состоянии, многого не запомнишь. Но есть и стихийные жрецы, не знающие древних формул, значит, дело не только в них. Говорят, сам Эйне приходит к такому избраннику и учит его формулам, если разум человека способен их принять, а сердце — услышать. Но бог Сущего еще никого не учил ломать наши ошейники. Наша свобода слишком опасна для людей. Потому Гончары от тебя не отступятся, пока не уничтожат.
— Что ты меня пугаешь, Ринхорт? Ну да, против тебя мне пока не выстоять, но…
Он громогласно захохотал — аж кони, щипавшие поодаль траву, шарахнулись.
— Против меня! Не хочу показаться хвастливым, но мне и маленькая армия не страшна. Зато огненная сущность меня попросту испарит. Бесследно. А тебя — тем более. К счастью, сильных дарэйли огня в мире — раз-два, и обчелся. Тебе нужна своя армия, Райтэ. На твоего деда надеяться нельзя. Особенно, если и сам он станет Гончаром.
Я приуныл. И задумался: почему жрецы Эйне не захватили весь Подлунный мир с такими-то талантами их рабов, да с их-то долголетием? А, может, и захватили, просто мир этого не замечает, как не замечал Ионт Завоеватель того, что стал марионеткой задолго до смерти, лет за двадцать — читал я в детстве хроники империи. Или кто-то мне рассказывал там, за пределами Лабиринта?
"Есть только один способ справиться с твоими и нашими врагами, Райтэ", — вдруг донесся из глубин памяти голос. Тихий женский голос, далекий и нежный, как хрустальное эхо. Сердце громыхнуло, и ноющая тоска заполнила все мое существо, как эхо заполняет ущелье.
Рыцарь легко, одним движением, поднялся с травы, как будто загорал не в тяжелых латах, а нагишом.
— Пора работать, Райтэ, хватит лясы точить.
Мне он лениться не позволял из вредности. По его мнению, принц, сбежавший с престола, достоин был лишь того, чтобы чистить и точить мечи после тренировок, рубить ветки для костра, стирать одежду. Или сооружать удилища, вить из стеблей линь-травы вервие и торчать у реки в надежде, что какая-нибудь чешуйчатая дура клюнет на голый крюк, привязанный к лохматой веревке. Даже если что-то и клевало, то срывалось мгновенно, а на крюке болтались только водоросли.