— Уныние — грех, — наставительно сообщил старец. — Мишель, показывай дорогу к Серому оврагу!
* * *
Оказывается, ловить разбойников вовсе неинтересно. Особенно в лесу. Солнце опускалось всё ниже, вот-вот должны были наползти предзакатные сумерки, а поиски не давали никаких результатов.
Серый овраг — длинная, скрытая разросшимся кустарником изложина с голубовато-серыми глиняными склонами — был необитаем. Обнаружились, правда, старые кострища, но гость совершенно точно не имел к ним никакого отношения. Видимо, тёмные пятна слежавшейся золы на дне оврага остались со времён войны. Мишель старательно облазил всю ложбину, надеясь отыскать недавние следы на сыроватой глине, однако ничего интереснее старого птичьего гнезда и кучки кабаньего помёта не нашёл. Огорчённый и искусанный комарами рыцарь выкарабкался наверх, залез в седло и вымолвил, хмуро сдвинув брови:
— Можно ещё заглянуть к холму, на котором еловые заросли… Вы знаете, где это, отец Колумбан. Одна беда — вокруг холма болотца, лошади не пройдут. А нам надо вернуться на дорогу до темноты.
— Верно, — кивнул отшельник. — Не хочется ночевать в лесу. Мы даже ничего покушать с собой не взяли. Придётся завтра снова возвращаться.
— Здесь можно год ходить и ничего не найти, — заметил рыцарь. — Давайте съездим к холму, осмотримся и отправимся домой.
— Постойте, — перебил сэра Мишеля Гунтер. — А если покричать?
— Что сделать? — округлил глаза норманн.
— Покричать. Или песни попеть.
— Головой повредился, — соболезнующе вздохнул рыцарь. — Представь: ты прячешься, не желаешь, чтобы твоё убежище нашли другие люди, и вдруг слышишь неподалёку чьи-то истошные вопли. Что ты сделаешь? Правильно, затаишься.
— Или пойду посмотрю, кто орёт, — возразил Гунтер и, на мгновение задумавшись, добавил: — Если человек прилетел сюда из моего времени, значит, должен знать песни, которые в Нормандии неизвестны. Услышит и поймёт, что рядом свой.
— Именно, что неизвестны, — сказал отец Колумбан. — Мы их тоже не знаем, поэтому подтягивать тебе не сможем.
— Сам и надрывайся, — бесчувственно хмыкнул сэр Мишель. — А мы послушаем. Поехали шагом.
Лошади медленно двинулись в сторону от оврага в направлении, указанном рыцарем. А Гунтер, поразмыслив, громогласно исторг первые слова германского национального гимна. Затем последовало чудовищное попурри из самых разных песен. Два куплета из «Интернационала», несколько строк «Хорста Весселя»; на случай, если человек окажется англичанином, был полностью исполнен гимн «Правь, Британия». Затем Гунтер порадовал спутников образцами более лёгкого жанра. Вспомнились «Фиалки на Монмартре» Эдит Пиаф (германец мысленно извинился перед певицей за жуткое исполнение) и «Лили Марлен». Финал концерта ознаменовался самым известным маршем «Люфтваффе» — «Всё выше и выше…»