Дров в костер подбросил Кривошеин, снова выдвинув главный вопрос — о министерстве доверия. В конце концов, как всем понятно, заявил он, разногласия между Думой и властью «сводятся к вопросу не программы, а людей, которым вверяется I власть». Поэтому дело не в том, в какой день распустить Думу, «а в постановке принципиального вопроса об отношении его императорского величества к правительству настоящего состава и к требованиям страны об исполнительной власти, облеченной общественным доверием... Без разрешения этого кардинального вопроса мы все равно с места не сдвинемся». Лично он, Кривошеин, высказывается за кабинет, пользующийся доверием страны. Как обычно, он тут же был поддержан Сазоновым, Игнатьевым» Щербатовым, а также Шаховским.
Горемыкин пошел на обострение. «Значит,— заявил он,— признается необходимым поставить царю ультиматум — отставка Совета министров и новое правительство». Это был запрещенный прием, притом пущенный в ход вторично, и Сазонов снова взорвался: «Его императорскому величеству мы не ставим и не собирались ставить ультиматума Мы не крамольники, а такие же верноподданные своего царя, как и ваше высокопревосходитель-
ство. Я очень прошу не упоминать таких слов в наших суждениях». Пришлось Горемыкину сказать, что он берет свои слова обратно. Тем не менее он повторил, что ответственность за роспуск Думы берет на себя без колебаний, «но навязывать государю императору личностей, ему неугодных», не считает для себя возможным. «Может быть, мои взгляды и архаичны, но мне поздно их менять». Опоздавший Самарин предложил смягченную редакцию обращения к царю: представить ему программу и одновременно заявить, что в кабинете нет единства, а потому нужно другое правительство. Если эта идея будет одобрена, то указать желательное лицо на пост председателя Совета министров. Роспуск же Думы взять на себя.
«В итоге Совет министров,— писал Яхонтов,— склонился к точке зрения А. В. Кривошеина с поправкой А. Д. Самарина, т. е. осуществить роспуск Государственной думы в ближайшем времени (по-хорошему сговорившись с президиумом и лидерами о проведении еще незаконченных правительственных законопроектов, обусловленных потребностями военного времени) и представить его величеству ходатайство о смене затем Совета министров».
Горемыкин обещал доложить царю все, как было>78.
В день отъезда в ставку Горемыкин сказал Яхонтову, что, пока жив, он будет «бороться за неприкосновенность царской власти». Сперва надо довести войну до конца, а потом уже заниматься реформами. Вернулся Горемыкин из ставки 1 сентября с указом распустить Думу на осенние вакации не позже 3 сентября. Министрам было приказано оставаться на своих местах. Когда позволит обстановка на фронте, царь вызовет правительство к себе и все разберет.