. Это соответствующе отражено и в письмах императрицы, которая очень охотно откликнулась на новый расширенный вариант «заговора». После войны, наставляла она своего супруга в письме от 8 января 1916 г., должна быть учинена «расправа» над Орловым, Дрентельном, Самариным и им подобными: «Почему это должны оставаться на свободе и на хороших местах те, кто все подготовил, чтобы низложить тебя и заточить меня?..»
>140 Даже при ограниченном уме и истеричном характере царица не могла не понимать, что ее заточение было как раз и задумано для того, чтобы не допустить необходимости низложения императора, тем не менее она упорно вдалбливала мужу нужную ей мысль. «Будь холоден, не будь слишком добр с ним (Николаем Николаевичем.—
А. А.), с Орловым и Янушкевичем,— писала она почти год спустя.— Ради блага России помни, что они намеревались сделать — выгнать тебя (это не сплетня — у Орл[ова] уже все бумаги (?) были заготовлены), а меня заточить в монастырь» '
>41.
О логике царица (равно как и «Друг») заботилась, однако, мало. «Наш Друг говорит,— пишет она месяц спустя,— что пришла смута... и если наш (ты) не взял бы места Ник[олая] Ник [олаевича], то летел бы с престола теперь» >|42, т. е. в конце 1916 г., а не год назад и не в результате заговора, а потому что пришла «смута».
Что по поводу этого «заговора» думал сам Николай II, неизвестно. Но, вероятнее всего, не верил в него: он достаточно хорошо знал Николая Николаевича как человека, совершенно не способного на такой шаг , а кроме того, слишком примитивной и бездоказательной была вся выдумка. Косвенно это подтверждается и письмами царицы, в частности только что цитированным.
К сказанному следует добавить, что Распутину в его борьбе с Николаем Николаевичем еще и повезло — у него оказался сильный союзник в лице дворцового коменданта Воейкова >|44. Возможно, что именно этот последний и его аппарат стали исподволь инсценировать и «документировать» «заговор» великого князя, имевший якобы конечной целью восшествие его на престол. В борьбе Воейкова с верховным главнокомандующим не было никакого политического мотива. Им двигала чисто личная вражда, уходившая корнями в то время, когда Николай Николаевич командовал гвардией, а будущий дворцовый комендант — одним из гвардейских полков. В своих воспоминаниях Воейков признает, что командующий гвардией не любил его, именно поэтому он согласился на предложение занять пост дворцового коменданта: в гвардии при таком отношении высокого начальства ему ожидать было нечего >|45. Вполне естественно, что Воейкову очень хотелось,