Когда все успокаивается и мои больные забываются сном, достаю газету и начинаю ее читать. Газета «Правда», в ней сводка информбюро. Это почти невероятно, читать правду о событиях и маленькую заметку о клятве, произнесенной коленопреклоненно нашими командирами, отправляющимися на фронт. У меня вдруг капает слеза, бросаюсь вытирать с газеты влагу, вот уж никогда не думал, что газета, с которой в мирное время мы так легко обходились, заворачивая завтрак, даже не прочитав ее, может стать самым важным, листком, вселяющим веру в жизнь. И почему не мы сейчас там, на Красной площади?.. Опять эти тысячи «почему?». Потому что мы не смогли, это ясно, и все меньше у меня оправданий перед собой за пребывание здесь, но я знаю, что все больше и больше у меня накапливается ненависть. Ненавидеть — это не значит сердиться и ругать, ненависть — это решимость и определенность, это борьба, это когда всему находишь свое место, борьба с врагом не только личным, а врагом твоего народа, твоей родины. И если месть за личные обиды является чувством и делом позорным, то месть за поругание твоей родины — дело святое.
Вдруг вижу, на меня смотрят блестящие глаза Николая шепотом, хриплым своим голосом, проглатывая слюну, спрашивает, что со мной, он видит листок газеты, и хоть не хотел ему давать газету, нельзя в температуре так волновать человека, но отказать не могу и тихо читаю, и когда дохожу до места описания клятвы, Николай плачет, сначала тихо глотая слезы, затем, уткнувшись в подушку, не может сдержать рыдания. Ваня бредит, щупаю его голову и чувствую, что она горит, начинаю его поить водой, и он открывает глаза, но вижу, что не узнает меня, называет Леной и тихо о чем-то шепчет.
Затем я заползаю на свое место, это стул и три табуретки, и долго еще не сплю, обдумывая, кому можно показать газету и как это сделать, чтобы никто не пострадал и никто не выдал.
Утром проснулся с тяжелой головой. Ломило колени, болели икры ног, начался жар. Я еще собрался и вышел на построение. Борман был очень не в духе, кричал и объявил, что с сегодняшнего дня на весь лагерь наложен карантин.
Так окончательно разбилась надежда на освобождение. Наверно, гауптман еще вчера знал, что будет объявлен карантин, потому и не торопился меня освобождать. Правда, жизни Николая и Вани тоже кое-что значат, их надо спасти и выходить.
* * *
Орлов уже встал на ноги, Ваня еще находится в разгаре заболевания и переносит не так стойко, все плачет и просит побыть с ним. Коля Гутиев тоже слег, вернее, он давно болен уже, но держится на ногах, а когда при высокой температуре начинает бредить, все решают, что он чудит, он всегда чудит, а теперь, больной, имитирует бред подчас, когда ему совсем плохо, чтобы не догадались о его болезни.